Прозвенел звонок и из класса выпорхнули ученики. Увидев удрученного Сафарова, они обступили его, расспрашивая, как прошел разговор с директором. Услышав, как все было, они погрустнели.
Дома снова переполох. Мать не спала всю ночь. Утром позвонила на работу и отпросилась. Отец был в рейсе, и на утро Марат с матерью отправились по адресу, небрежно написанному на бумажке. Это оказалось недалеко от дома. Он и не знал, что тут, поблизости, во дворах, где они с друзьями знали каждый бугорок и куст, за невзрачной обшарпанной дверью находилась детская комната милиции их Правобережного района.
Мрачный коридор, дежурный за стойкой, скрипучий облезлый пол, испачканные известью светильники. Мать подошла к нужной двери, прочитала надпись на ней и шепнула:
– Ее зовут Галина Николаевна, не забудь.
Марат кивнул и тут же забыл. Они вошли в темный и тесный кабинет. За столом сидела та самая женщина в погонах. Напротив стоял пустой стул. На стул светила яркая настольная лампа.
– Вы подождите в коридоре, – повелела она матери.
Мать проворно исчезла за дверью:
– Да, да, конечно.
– Садись, Сафаров, – скомандовала Галина Николаевна.
Перед ней на столе лежали бумаги. Минуту в кабинете стояла тишина, нарушаемая ее сопением и скрипом старого лакированного стула, противостоящего весу женщины. Свет слепил глаза. Марат один раз только посмотрел в сторону Галины Николаевны и снова уставился в безопасное место – в пол.
– Я же тебя насквозь вижу, – резко сказала она и Марат от неожиданности вздрогнул.
– Хочешь в тюрьму, Сафаров? – ее голос звучал, как приговор в зале суда. – Там нет мамы, плохо кормят и бьют каждый день. А, хочешь? Если не хочешь, тогда слушай меня внимательно. Ты сейчас на учете в милиции. Это очень и очень плохо.
Она пронзила его взглядом, как и тогда в школе. Но голос был жестче. Здесь ей некого опасаться. Хозяйка кабинета, хозяйка положения, наделенная полномочиями от самого государства, а перед ней очередной шалопай.
– Если вдруг ты еще раз подерешься с кем-то, Сафаров, то я тебя лично засажу в детскую колонию, а это та же тюрьма, только хуже взрослой.
Она злобно улыбнулась.
– Все вы сначала такие тихие паиньки, сидите вот на этом стуле, крокодиловые слезы проливаете, а как выйдете на улицу, так готовы друг другу головы оторвать, – произнесла она угрожающим тоном. – Хулиган! Ты будущий малолетний преступник! Как только тебя земля носит? Ты подумал о матери, Сафаров? Каково ей? Она тебя вот здесь, под сердцем носила, а ты ей такое преподнес! Что в твоей дурной башке было, когда ты драться полез?
Марат молчал, потому что совсем не помнил свои размышления в тот момент.
– Ненавижу, ненавижу вас всех, твари собачьи! Горе своих матерей! Толку от вас никакого! Ни стране, ни семье толку нет от вас! Ненавижу, скоты! Мрази! Убила бы, будь моя воля! Не возилась бы с вами ни дня, сволочи!
Марат молчал, словно прибитый к полу словами человека от власти. Кажется, ему стала понятна фраза, часто произносимая учителями: “От стыда готов сквозь землю провалиться”. Вот бы сейчас действительно провалиться. В темноту и сырость. Все равно там, наверное, лучше, чем в этом кабинете. Однако, как ни напрягался Сафаров, никак не мог понять, почему он сразу, вот так без разбора, попал в разряд “мразей” и преступников? Эта тетка была, кажется, не права. Неужели взрослые такие же болваны, как и их дети, только у них больше власти?
