Самин включил плеер, и заиграла песня Hurt Джонни Кэша. Я слушал ее, когда мне было грустно, но это не помогало: настроение не поднималось, а грусть усиливалась. Наверное, именно это мне было нужно, потому что мне нравилось цепляться за грусть, чтобы чувствовать себя лучше, даже если это кажется нелогичным: ты ощущаешь настолько сильную привязанность к грусти, что не можешь с ней расстаться. Иногда у меня не было причин грустить, и все же я грустил, как будто не мог без грусти жить и должен был быть окутан ею.
Собственно, с этого все и началось, поскольку в последнее время грусть исчезла, а вместо нее появились безразличие, равнодушие и полная апатия. По крайней мере, когда мне было грустно, я мог что-то чувствовать и испытывать эмоции.
Сейчас же я был больше похож на робота, чем на человека. Эмоции исчезли из моего внутреннего мира, и единственное, что я мог чувствовать, что напоминало мне о том, что я жив, – это страдание и тревога, которые постоянно терзали меня. Одна только мысль о них моментально воссоздавала в моем теле ощущения, подтверждающие, что они по-прежнему здесь, во мне, и неотделимы от меня.
Откинувшись назад и вытянув ноги, я смог занять более удобное положение. Мое тело уже не справлялось: день был очень длинным и изнурительным.
Я почувствовал, что машина остановилась. Открыл глаза и посмотрел на часы на приборной панели – семь тридцать утра.
Когда я садился в автомобиль, было три. Я проспал все время, пока мы ехали.
– Можете выходить, – сказал Самин.
Я вышел из машины. Густой туман застилал все вокруг, не давая что-либо рассмотреть. Самин достал из багажника два рюкзака. Один он повесил на плечо, другой держал в руке. Мы перешли через дорогу. В нескольких шагах от нас находился большой дом, особняк или что-то в этом роде. Мой спутник уверенно вошел внутрь. Я последовал за ним, не имея ни малейшего представления о том, где мы находимся.
В доме было много непрерывно снующих туда-сюда людей с рюкзаками, одетых в спортивную форму.
Мы прошли по коридору и через несколько метров очутились в огромной комнате, заставленной двухъярусными кроватями, на которых сидели и лежали люди. Одни спали, другие переодевались, готовясь, как мне показалось, к какому-то спортивному мероприятию.
Самин поставил на пол рюкзак, который нес с собой, и достал из него прогулочные ботинки, пару легких брюк, майку, кепку и палку. Последний предмет привлек мое внимание: деревянная палка!
– Что это такое? – ошарашенно спросил я, прервав молчание, которое продолжалось всю дорогу.
– Это ваша одежда. Или, как ее еще называют, экипировка для сегодняшнего похода, – ответил Самин.
– О чем вы говорите? – раздраженно воскликнул я. – Где мы, черт возьми, находимся?
– Мы находимся в О-Себрейро, первом галисийском поселке на Пути Святого Иакова[1]. Это уникальное, особенное место, – пояснил он.
Это было слишком. Этот человек привез меня в Галисию, на Путь Святого Иакова, как будто я был паломником. Конечно, я сам поехал с ним, даже не зная, куда мы направляемся.
– Что вам нужно? Зачем мы сюда приехали? – спросил я.
– Чтобы совершить путешествие, о котором мы договорились. Разве вы не помните? – уточнил Самин.
– Но вы мне ничего об этом не сказали, – проговорил я.
– Не волнуйтесь, Маркос, это всего на семь дней, а потом вы свободны, – успокоил меня Самин.
– Я не хочу попусту терять свое время, – продолжал я.
