У Станислава Хризолитова золотистые глаза, орлиный профиль, что при сутулых плечах смотрелось угрожающе. Гриф, и только. Он и был им, бывший завкафедрой ядерной физики ПГУ, добившийся в свое время запрета почти готовой великой стройки СССР – Пересветовской атомной станции теплоснабжения. Не слабо для ядерщика уничтожить, а не улучшить, закрыть, а не расширить почти готовый величественный объект? С уже уложенными трубами диаметром по полтора метра (по ним в город должна нестись почти бесплатная горячая вода). Закрывал расчетливо, на референдуме. Помогла поддержка простофиль и упоение безнаказанностью. Шутили: «Ты, Стас, двинь на референдум вопрос, действительно ли у Пифагора штаны на все стороны равны». И если народ решит, что быть того не может, то геометрию запретим. Он бы и двинул, но польза от того ему какая? В итоге безработными стали тысячи жителей атомного поселка, а золотистоглазый ушел депутатом в Госдуму.
Чтобы вы сказали о шофере, выступающим за всеобщий переход на гужевой транспорт? Ведь тот безопасней. О летчике, доказавшем, что небо слишком рискованная среда, чтобы в нее забираться? О геологе, который не хочет идти через тайгу, потому что там комары, медведи, скользкие камни?
А физику-ядерщику диверсия вышла с прибылью. Святые девяностые, время такое.
Панас Апельсиненко колоритнее Стасика: копна седых взволнованных волос, большой, несколько набок, курносый нос, широкие щеки в плотной седой щетине. Глазки мелковаты для столь пространственного лица, зато синие и безмятежные. Он признанный вождь движения «Пересветовск против кобальта!», в котором, сам однажды пересчитал пикетчиков, семнадцать персон со светлыми лицами. Ранняя, но вполне дуплистая поросль светлолицых лжецов. В стрессовых ситуациях их число достигает сотен. В этом случае они и оппонентов способны отлупить. Персоны выступают в том же составе не только против кобальта, но и любых инициатив властей: строительства дорог (леса погибнут), мусорных полигонов (воздух портят), линий электропередач (ландшафт испортят). Впрочем, почему не договориться? Платите, и делайте с природой, что хотите.
Руды с кобальтом точно есть в пересветовских недрах, на глубине четыреста метров. Запасы не ясны, надо подсчитать. Руду из шахты (поверхность не пострадает) повезут на уральский завод. Местные получат рабочие места. Персоны: «Не надо! Вредно природе и людям!». А слышится: «Не нужны простофилям ни бесплатная горячая вода зимой, ни рабочие места. Ждите! Скоро настоящие хозяева придут и укажут… ваше место».
Первым выступал Панас. Сцепив пальцы на немалом животе, он, глядя в камеру, произнес, обращаясь через пространство к отсутствующему в студии большому Вертолетову:
– Александр Арнольдович, неужели вы осмелились отжать жирафов у Пересветовских детей!?
На этом месте Данила Егорович рассмеялся и выключил комп. То, что последует, ему было очевидно в деталях.
Адель подкралась со спины и больно укусила старца за ухо острыми зубками.
– Ай! – сказал Данила, чтобы сделать даме приятно. Он-то помнил, что и Том Сойер тоже любил во время богослужения воткнуть иголку в спину впереди сидящего мальчика с этой же целью.
– Пудинг готов! Иди, мой руки.
Данила поплелся к рукомойнику.
– Подлое было время, – сказал он, вытираясь старым пододеяльником, глядя на выключенный компьютер. – Стас и Панас, словно плохая отрыжка из девяностых. Почти добили они тогда нас. Народ наш им попался – добрый, жалостливый, оттого беззащитный. Этим воспользовались. Ведь мир спасали как никто в истории! Болгар, армян, сербов, вьетнамцев, арабов. А себя чуть не потеряли.
