Лахлан сидел за письменным столом, работал. Читал какие-то документы, некоторые сразу подписывал, на других оставлял резолюции, требующие пояснений. Он был прирожденным чиновником, бюрократом до мозга костей, и за это Фергюс презирал его еще сильнее. Сам Фергюс никогда ничего не подписывал, и вообще не оставлял никаких вещественных доказательств своей деятельности. Он предпочитал устные договоренности. Бумагу придумали люди, говорил он, слово дано нам от рождения. Люди лжецы по природе своей, поэтому им необходимо документальное подтверждение слов. Духи никогда не лгут, и каждое сказанное ими слово – это документ, подписанный их родовой честью. То, что его утверждение насчет повальной честности духов было весьма сомнительным, а люди пользовались бумагой вот уже более двух тысяч лет, не имело для него никакого значения. Заочный спор между Египтом и Китаем за право называться родиной бумаги вызывал у него сардоническую усмешку. Сам он не дал бы за это и фунта.
Когда Фергюс получал из канцелярии премьер-министра какие-либо официальные письменные сообщения, он рвал их, не читая. Он знал, что однажды Лахлан, словно бы в шутку, сказал:
– Не стоит укорять за это нашего друга Фергюса. Вероятно, он просто неграмотный, как большинство эльфов. Бедняга не умеет ни читать, ни писать, но стыдится в этом признаться.
Слова эти были донесены до Фергюса. Он ничем не выдал своих эмоций. И не стал требовать от Лахлана извинений. Но ничего не забыл. И не простил. Однажды он услышал от кого-то из людей, что месть – это блюдо, которое следует подавать холодным. И придерживался того же мнения, несмотря на всю свою ненависть к людям и отвержение всего, что с ними связано или исходит от них. Это был, пожалуй, единственный случай, когда он что-то взял от людей. Но поскольку Фергюс взял это на вооружение, то и не считал предосудительным. Бей врага его же оружием, говорил, а вернее, думал Фергюс, и ты непременно победишь. Ведь никто же не осудит воина, поднявшего на поле боя меч своего врага и продолжающего сражаться. Это может принести ему только славу, а не позор.
– Приветствую тебя, премьер-министр, – сухо произнес Фергюс. – Прошу извинить за нежданное вторжение, но у меня к тебе срочное дело.
– Я к твоим услугам, достопочтимый Фергюс, в любое время дня и ночи, когда только пожелаешь, – любезно ответил Лахлан, вставая из-за стола. Жестом он пригласил Фергюса занять одно из мягких кресел, стоявших в углу кабинета и предназначенных для менее официальных бесед. Но Фергюс пренебрег этой возможностью. Он присел на жесткий стул по другую сторону письменного стола премьер-министра, всем своим видом давая понять, что между ними не может быть даже намека на доверительные отношения.
– Мне стало известно…, – начал Фергюс, не дожидаясь, пока премьер-министр снова опустится в свое кресло. В этом тоже был свой психологический расчет – он говорил, а Лахлан выслушивал его стоя. Это как будто подчеркивало разницу в их общественном положении – член Совета ХIII на иерархической лестнице стоял на много ступенек выше, чем премьер-министр какой-то там Эльфландии. Он хотел унизить Лахлана в его же собственных глазах.
Но и Лахлан был по-своему горд, а потому не собирался терпеть унижение даже от члена Совета ХIII, учитывая, что тот был такой же эльф, как и он. Поэтому он перебил Фергюса вопросом:
