Когда Борис поднялся на вершину холма и увидел тропинку, которая плавным изгибом вела к каменной ограде, окружавшей маяк, то не смог даже по-настоящему обрадоваться, настолько он обессилел, вымок, продрог и отчаялся. Все это время он был одинок во Вселенной. Но тропинка была проложена людьми. Она приободрила его. Чувство одиночества исчезло. И он даже прибавил шаг.
Он прошел за ограду, в которой зиял пролом, заменяющий ворота. Башня маяка возвышалась над его головой, освещая окрестности, словно гигантский фонарь, забытый на вершине холма каким-то сказочным великаном. Борис подошел к башне, открыл дверь, не считая нужным постучать, и вошел. Внутри шум моря немного утих и приобрел иное звучание, более торжественное и грозное, похожее на исполняемую невидимым оркестром патетическую симфонию. Это уже был другой мир. Не жестокой в своем равнодушии к человеку природы, а тот, который создали люди, отвоевав у нее свое право на существование на этой планете. За каменными стенами башни было тепло, сухо и спокойно.
Комната, которая оказалась сразу за дверью, была небольшой и уютной. Из мебели в ней были только дощатый стол, несколько грубо сколоченных стульев, пара шкафов в углу. Скудость обстановки несколько скрадывали яркие пятна картин на стенах. Значительную часть комнаты занимал мольберт, установленный у окна. Около мольберта стоял худенький невзрачный старичок, заросший редкими, но длинными волосами, которые немытыми прядями спускались до его хрупких плеч. Он держал в руке кисть и изредка наносил ею мазки на огромный холст, в сравнении с которым сам он выглядел пигмеем. Несоразмерность холста и художника могла показаться Борису смешной в любое другое время, но сейчас ему было не до этого. Словно блудный сын, вернувшийся домой после долгих скитаний, он стоял у порога и ждал, когда на него обратят внимание.
Но прошло несколько минут, а художник, увлеченный своей работой, так и не обернулся к Борису, словно даже не заметил его появления в этой комнате. Борис прошел к столу и присел на один из стульев. Ситуация начала забавлять его. Он сам порой увлекался, занимаясь чем-нибудь, но старичок превзошел все мыслимые пределы. Казалось, начни его сейчас переносить вместе с мольбертом из дома во двор, он продолжал бы наносить кистью мазки на картину. Как будто он был Господом Богом и творил вечность, а все остальное вокруг него было сиюминутным, нереальным и несуществующим.
Невольно Борис начал рассматривать картины на стенах. Сюжет их был однообразен – маяки. Большие и маленькие, круглые и квадратные, установленные в воде и на суше. Была здесь и американская статуя Свободы с факелом в вознесенной над головой руке. Увидел Борис и изящную белую башню маяка с красной головкой-маковкой, установленного на мысе Эйр в Уэльсе, который обеспечивал прохождение английских судов с 1776 года по сей день. Когда Борис, рассматривая маяк с мыса Хаттерас в Северной Каролине, встал со стула и подошел ближе к картине, старичок все-таки заметил, его. Он растерянно захлопал глазами и с видом полнейшего недоумения воскликнул:
– И давно вы здесь?
– Это не важно, – невольно улыбнулся Борис. – Я не скучал. Прекрасные картины!
