С тех пор я не спрашиваю у них о впечатлениях и, более того, мысленно съеживаюсь, когда подобные вопросы задают мои коллеги. Мной овладевает так называемый «испанский стыд». Я вижу, как гости пытаются выкрутиться: «Вы знаете, у меня такой плотный график, я весь день в машине. Может, вечером прогуляюсь», – и мне неловко.
Никогда не вынуждайте людей говорить, если им не хочется, иначе напроситесь. Некоторые наши мэтры, изъездившие страну вдоль и поперек, довольно охотно высказываются о состоянии российской глубинки, и ничего комплиментарного в их речах нет. Город наш сер и уныл, народ инертен, мировую славу метеорита никак не монетизировал.
Оно вам надо – слышать это в миллионный раз?
Впрочем, бывают и исключения. До сих пор с улыбкой вспоминаю забавных чернокожих ребят, которых к нам привезли на празднование Дня города в 2001 году под видом легендарной группы «Boney M» (мы же люди темные, нам любых африканцев дай – всё легенды диско). Вот им у нас точно понравилось, аж визжали от восторга. Так и отплясали задорно концерт на стадионе – в грязи и под дождем.
На другом приятном эпизоде остановлюсь подробнее.
Юлианыч и взгляд из другого окна
Осенью того же 2001 года к нам с концертом приехала группа «ДДТ». Выступали во дворце спорта «Юность», поэтому поселили их поближе, в тогда еще простенькой гостинице «Малахит». Шевчук и компания – ребята скромные, неприхотливые, президентских люксов не заказывали. Да и не было у нас таких апартаментов в начале века.
Мне мое радийное руководство всучило кассетный диктофон, древний микрофон на жердочке (ветераны челябинской теле- и радиожурналистики должны помнить эту забавную штуковину, похожую на селфи-палку) и отправило в гостиницу интервью у Шевчука брать.
Я не так чтобы сильно струхнул. «ДДТ» любил и люблю, все их виниловые пластинки скупил, за словом в карман не полезу. Но это все-таки целый Шевчук, кумир юности туманной. Еду в такси вместе с нашим редактором и репетирую произношение имени-отчества: Юрьюли… Юрюилиа… Юрили… тьфу, блин… Юрий… Юлианович! Вот!
(Сказал бы кто, что через несколько лет в разговоре с президентом он, не парясь, представится просто «Юра, музыкант»).
Интервью получилось душевным и довольно простым. До гражданских информационных войн в стране было далеко, население еще не разбилось на лагеря и колонны, так что говорили мы о музыке, о поэзии, о жизни. Детали приводить не буду – почти не помню, а записей не осталось. В памяти задержалось лишь несколько ярких моментов встречи.
Юлианыч спускается за нами в вестибюль гостиницы в шлепанцах и с полотенцем на плече. Приглашает в номер, предлагает чаю и извиняется, что в таком нелепом виде – только что из душа, отсыпался после переезда. Номер крохотный, не больше моей комнаты в детстве. Хозяин усаживает нас на небрежно заправленную кровать, сам опускается на табуретку, закуривает и великодушно позволяет нам терзать его вопросами. Когда вскипает чайник, он прерывается, подходит к столу, суетится с пакетиками и стаканами. Глядя в окно, говорит:
– Красиво тут у вас. Вид хороший, родной, как в Питере…
Я из любопытства тоже взглянул – что он там нашел красивого. И увидел: гладь реки, набережные, колоннады кинотеатра «Родина» и концертного зала Прокофьева, еще не убитая новоделом историческая улица Труда.
«Черт побери, – подумал я, – а ведь и правда! Стоит всего лишь посмотреть из другого окна».
