Нужно было не дёргать, избавить жену и тёщу от драматических, душераздирающих сцен коленопреклонения и лобызания. И Сергей Ильич на отдыхе потихоньку превратился в домоседа. Отправлял семью, сам оставался домовничать.
Выдавшуюся нежданно-негаданно ночь полноценного сна он воспринял как дар судьбы. Позволил себе неслыханную, непростительную вольность: отключил телефон. Если что-то из ряда вон, экстраординарное, за ним пришлют неотложку.
Он уже забыл, когда видел сны. Всегда просто проваливался, как в чёрный картофельный подвал. А сегодня приснилась девушка: худенькая, милая, робко влюблённая. Она шла впереди, оборачивалась и улыбалась. Не порочно, не зазывно – просто ласково улыбалась.
Она будто с собой несла свечку, горящую ровным тихим, не колеблющимся огоньком, как в церкви. Она сама была той свечкой, тем огоньком. Сергей Ильич заворожённо, как маленький мальчик, шёл за ней.
– Вау-вау-вау!
Плоские, мерзкие звуки выдернули Сергея Ильича из нежного туманного небытия. Колотилось сердце – с недавних пор он его начал чувствовать. Как будто кто-то вкрадчиво, мягко, настойчиво затягивал на нём, на сердце, узелок. Сергей Ильич кидал в рот таблетку, потирал грудь – узелок ослаблялся, развязывался до поры, до времени. Но не до конца.
По многолетней выработанной привычке, бросил взгляд на часы. Рано ещё. Закрыл глаза и стал досматривать сон ровно с того места, где прервался. Девушка робко, с надеждой, снизу вверх, взглянула на него. Затрепетала, как огонёк на сквозняке…
– Яу-яу-яу!
– Ква-ква!
– Плю-плю-плю!
На этот раз сигнализация вопила долго. И когда Сергей Ильич, поворочавшись – до звонка будильника оставалось полтора часа – уснул – просто на эти полтора часа провалился в пыльный картофельный подвал.
Сразу по разрезу коагулирующего, слегка дымящегося скальпеля анестезиолог Алёша ввёл дозу местного обезболивающего. Обильно пропитал, накачал новокаином ткани под грыжевым мешком. Пациентка, пожилая полная женщина ничего, терпела. Но жаловалась, что «ох, тянет, будто аборт, только внутри живота».
Сергей Ильич осторожно, чтобы не задеть сосуды, иссёк плёнчатые оболочки мешка. Ввёл палец, ощупал изнутри содержимое. Вскрыл, осушил салфетками жидкость: чистая, без примесей и специфического запаха. Сальник и скользкие, неподатливые петли кишок вывел наружу. Алёша ещё впрыснул в брыжейку новокаин.
Теперь тщательно осмотреть место ущемления. Та-ак, ладушки: серозный покров кишки блестящий, упругий, кишочки пульсируют…
– Анечка, в прошлый раз вы к чаю пирожки с ливером приносили – объедение. Рецептик для жены не подбросите?
– Я ещё принесу. Это бабушка у меня мастерица, – расцвела, засветилась от удовольствия Анечка. Под маской – а видно, что засветилась. Что хирург на неё внимание обратил. Какая она ещё девочка.
– Главное, потроха и кишки хорошенько промыть. И жареного луку больше класть, – ревниво блеснула кулинарными познаниями вторая сестра. – И свиного жира кусочками, а то сухо получится.
…И тут, как всегда внезапно, сердце скрутил не узелок, а целый морской узлище. Вот ещё новости. Не хватало грохнуться с инфарктом в операционной над развёрстым живым телом. Напарник Ахмедзянов в соседнем «чистом» зале оперирует привезённую на скорой внематочную. Молоденький ассистент (первая операция), конечно, попробует заменить… Но вот именно: попробует.
Так. Преодолеть страх тугого узла, вдохнуть ровно и глубоко. Отвлечься мыслями. Между бровей выступила испарина, скопилась в крупную каплю на складке переносицы. Медсестра Анечка промокнула тампоном.
