– Пусть кто-то возьмёт ту же самую тему, пусть напишет лучше, чем Брюллов, но так – никогда! – стоял на своём дядя. – А если и лучше, то лишь некоторые, потому что основная масса нынешних мáлеров в сравнении с Карлушей – хор деревенских балалаечников против Королевского оркестра Концертгебау.
– Но ты ведь входишь в число этих некоторых? – настаивал я, и тогда он сказал мне:
– Вот, ты! Умеешь метать ножи в цель. Так, как ты метаешь, я видел только в кино. И ты для меня настоящий умелец. Но можешь ли ты сейчас сказать о себе, что входишь в число самых лучших метальщиков ножей нашей страны?
Я понял его мысль, хмыкнул, однако продолжил упираться:
– Сказал тоже! Но я-то – не ты! Ты же не деревенский балалаечник, а как раз из того самого Королевского оркестра. Ты и член Союза Художников, и Заслуженный и, судя по информации Интернета, в списке известных. Но если даже он и врёт, то тогда почему коллекционеры твои картины так охотно раскупают? Ты, дядя, либо скромничаешь, либо у тебя занижена самооценка!
Он внимательно посмотрел на меня:
– Нет, не скромничаю и цену себе знаю. И всё-таки я больше ремесленник, чем художник. Нет уже во мне той крылатой души, бывшей когда-то… И я уже не могу посмотреть за горизонт, и запросто назначаю цены своим картинам, потому что, увы, кончилось то время, когда я работал на своё имя… – потом он выпил ещё рюмочку и признался: – А знаешь, я в молодости на заказ подделывал своих собратьев, бывших в цене, типа Поленова, Коровина или Похитонова, или делал копии их картин. А то как-то мне принесли несколько полотен современника Шишкина, добытые в Германии – та же пейзажная Дюссельдорфская школа. Попросили «сделать Ивана Ивановича». Суть таких заказов была мне понятна, но я себя не упрекал, поскольку нуждался в деньгах, да и вообще легкомысленно считал: какое мне дело до того, если кто-то кому-то впарит копию вместо подлинника или, скажем, какой-нибудь коллекционер обзаведётся пейзажем эмигранта Фешина, никогда им в жизни не писанного. И вот как-то раз я столкнулся с одной своей работой в одном известном музее. Уж чего-чего, а своё-то от чужого я всегда отличу – только взгляну. Спрашиваю у экскурсовода: «А правда ли говорят, что порой в музеях для публики вывешивают копии, а сами подлинники прячут в запасниках?» Она обиделась: «В нашем музее демонстрируются только подлинники». Я показываю на свою подделку: «И это подлинник?» Она отвечает: «Разумеется. Если мы приобретаем картину какого-то художника через третье лицо, то она обязательно проходит экспертизу, а наших специалистов обмануть крайне сложно». Как уж там получилось – продали музею мою фальшивку с подлинным заключением экспертизы или мошенники ещё что навертели, а может сами эксперты подкачали – не знаю, но я после этого халтуру лепить перестал, как перестал работать и без посредников. Не люблю их. Кстати, по поводу твоих слов «был бы ты голодным, никогда бы так не смог», – дядя помолчал и неуверенно спросил у меня: – А какой сегодня день, студент? Пятница? И в самом деле, надо что-то поесть… Пошли, треснем по кофейку с колбаской.
Он скинул рабочий фартук и, чуть пошатываясь, направился в кухню. И только тогда я увидел, что рубашка висит на нём словно на колу… А дядя мне не спавшим всю ночь показался! За завтраком выяснилось, что последний раз мой родственник ел несколько дней назад. «Кажется, семь или восемь…» – так он сказал.
