– Ты не понимаешь, какое меня постигло горе! Зачем мне теперь жить?
– Ну, конечно, – остатки терпенья уступали место рвущемуся крику, – где мне тебя понять?
Она бросила на пол сумку с рефератами, которые вчера так и не хватило сил посмотреть.
– Где мне тебя понять! Как у тебя вообще язык поворачивается мне все это говорить? Я похоронила мужа, если ты вообще об этом помнишь, когда девчонкам было 13 и 5 лет! И я у тебя не спрашивала: зачем мне жить и как мне жить?
– Что ты на меня кричишь? – Людмила Николаевна вжалась в кресло. – Я в этом не виновата…
Она начала плакать по-настоящему, испуганно и беззащитно. Наташенька никогда на нее не кричала.
– И я не виновата! Да ты посмотри, как ты живешь! В своей шикарной квартире, все у тебя убрано, приготовлено, я вокруг тебя прыгаю…
– Не переживай, я скоро умру, чтобы не мешать тебе жить! Я никому не нужна, я всем мешаю!!!
– Все, хватит! – Ксения Леонидовна хлопнула дверью.
– Ты забыла мусор… – неслось ей вслед.
Мусоропровод в элитном доме на Фрунзенской набережной давно не работал, поэтому мешки с мусором нужно было выбрасывать на помойку во дворе.
Ксения Леонидовна последней реплики не слышала, лифт сразу же распахнул двери. Улица встретила проливным осенним дождем. Он начался в воскресенье вечером, когда девчонки, Настя с Соней вернулись с дачи, и с тех пор все лил и лил. А вчера поздно вечером, говорят, был даже небольшой снег, но моментально растаял. Ему еще рано. Небо было затянуто совершенно беспросветно. Ксения Леонидовна поискала сумку, где кроме рефератов был еще и зонт. Так и есть – забыла! Возвращаться не хотелось, но мокнуть не хотелось еще больше. Она немного постояла и вошла обратно в подъезд. Дверь мама открыла неожиданно быстро, она уже переоделась в обычную домашнюю одежду. Явно не ожидала, что Ксюша вернется.
– Я забыла мусор. И сумку с работой не взяла. Я сейчас на работу иду, и меня всею трясет…
– Доченька, прости меня, – без всякого энтузиазма завела Людмила Николаевна.
– Захочешь есть, – перебила Ксения Леонидовна, – все для завтрака на столе, остальное в холодильнике, все уже разложено по плошечкам для микроволновки, потрудись хотя бы подогреть…
– Наташенька, но мне уже так много лет… Я уже сумасшедшая старуха…
– Это не дает тебе права так доводить меня!
– А кому еще я могу поплакать?
Ответ Ксения Леонидовна привычно проглотила. Именно в такие пафосные минуты очень сильно хотелось напомнить мамочке о существовании еще и младшей дочери…
Ксения Леонидовна второй раз вышла из подъезда. Устроилась под козырьком, чтобы не сильно капало, и набрала мобильный Сони.
– Да, мамуль, привет… – вяло отозвалась дочь.
– Ты можешь говорить?
– Конечно, я же дома. Давай я тебе перезвоню.
«Как дома?» – чуть не задохнулась от нового возмущения Ксения Леонидовна. «Ну, пришла вчера очень поздно, но надо же встать и идти на работу… Ведь уволят же», – пронеслось тут же в ее голове. Телефон затренькал.
– Это я. Мам, я решила сегодня дома остаться. Высплюсь, Настьку из школы встречу, покормлю, уроки проверю. Ты не волнуйся, я отпросилась, все в порядке. У меня за выставку отгулы… Что у тебя такой убитый голос был?
– Я с Люсей поссорилась…
Когда маленькая Настя окончательно запуталась в своих бабушках и приставкой «пра» и без оной, в семье самое старшее поколение стали называть просто по именам. Люся и Сеня, Зина и Миша. Еще с Сониной легкой руки ее бывшая свекровь именовалась исключительно «Верунчик».
