Черешенки - страница 12

– Что делаешь?

Я поднял голову, не прекращая своего занятия. Это был Славик Боков, он же Бокаша. Он жил в соседнем бараке и учился в одной со мной школе, только в параллельном классе. Стоял в своих старых сандалиях, на два-три размера больше, чем надо бы, тоже без майки, но в штанах – синих трениках с лямками внизу (как положено). Он очень аппетитно жевал горбушку чёрного хлеба, сверху обильно намазанную густой оранжево-жёлтой икрой из баклажанов.

– Ты что, гулять вышел? – спросил я, его же вопрос бесцеремонно оставив без ответа. Да и не нужен ему был никакой ответ. Он и так всё прекрасно видел. Всё мною устроенное муравьиное сражение на бетоне.

Бокаша уже сидел рядом со мной, но не на корточках. Плюхнулся прямо задницей на горячий бетон и продолжал жевать свой хлеб с икрой.

– Не, щас не пойду гулять. Не могу. Батя дрова скоро привезёт, разгружать надо будет. Сидим с мамашей, ждём.

Дрова в Черешенках – это отдельная история. Дрова и уголь. Трудно было достать и то и другое, а они были ох как нужны для наших картонных домиков. Чем-чем, а топором черешенские дети обучались владеть чуть ли не раньше ложки. Сарай всегда должен быть забит дубовыми и берёзовыми поленьями. Закон.

– Так у него же самосвал. Зачем разгружать? Подъедет и сам высыплет куда надо.

Бокаша глубоко сожалеюще вздохнул:

– Он не на своём ЗИЛу привезёт, а на батином Пелёдика драндулете.

Отец Серёги Пелёдова возил людей на ГАЗ-66 с будкой.

– А что, батькова машина, сломалась?

– Нет, не сломалась. Он что-то объяснял там мамаше, но я ничего не понял. Замены-подмены.

– Понятно, – сказал я, хотя ничего понятного не было. Я долбил по муравьям.

Солнце уже ощутимо нажгло макушку. «Надо бы кепку сегодня надеть», – подумал я. Мысли в голове были грузными, как объевшиеся сочной травы коровы, к ногам которых ещё к тому же привязали по гире. Это всё жара. Лень даже было хватать этих медленно плывущих коров и превращать их в слова.

– Будешь? – Бокаша протягивал мне свой бутерброд.

– Давай, – сказал я.

Он ещё два раза откусил от него, широко раскрывая рот, и протянул мне:

– Добивай.

Я уже не долблю по муравьям, ветку закинул в кусты к королевам. Сижу тоже на заднице рядом со своим другом и ем его хлеб. Вкусно.

– Мамаша вчера четыре банки принесла, – с плотно набитым ртом говорит мне Бокаша. Я с трудом понимаю сказанное. Это он про баклажанную икру.

Отцы мальчишек, что жили в городе, там, где возвышались пятиэтажки, пропадали в гаражах. Городские мамы так и говорили: «Мой снова в гараже пропадает» или «Опять ты в своём гараже пропал!» В Черешенках гаражей не имелось, а были сараи, и здешние мамы в своих бесконечных причитаниях насчёт пропаж отцов меняли места координат. Гаражи – на сараи. Но суть не менялась совсем. Я не понимал эти мамины выражения. Как это отец «пропал», если известно, где он?

А почему гаражей не было? Так потому что машин своих не было. Ни у кого. Первые машины начали появляться значительно позже, и их счастливые первообладатели вырубали кусты сирени на окраинах Черешенок и ставили там железные коробки с покатой крышей. Это и были первые гаражи. Новое место пропажи для черешенских отцов. У нас тоже появился такой, когда купили беленькую. Отец на своём самосвале привёз как-то в обед полкузова щебёнки, скинул с кузова широкую совковую лопату и велел мне ею разбросать ровным слоем всю эту кучу.