Чёрная бабочка на красном колесе. Разные судьбы – разная правда - страница 5

– Что бы вы взяли из Белова в школьные программы?

– Трудно сказать, не берусь. Рассказ «Скворцы» есть в программе шестого класса, беспомощный, наивный, а повестей моих в программе нет.

– Вам нравится, как сняты фильмы по вашим книгам?

– В кинофильме «По 206—й» с ужасом услышал не мои фразы. И слов таких в моем лексиконе нет. Оказывается, авторы фильма имели право добавлять в текст слова от себя. Не нравится и экранизация романа «Все впереди». Сколько говорил: или снимайте точно по сценарию, или уберите мою фамилию. Не послушались. Голых девчонок наснимали. Этот кинофильм терпеть не могу. К кино вообще отношусь как к развлечению. Я и Шукшину сколько раз говорил: брось ты кино, это суррогат искусства. И в его «Калине красной» мне не все нравится.

– Василий Иванович, в чем причина вашего конфликта с Виктором Астафьевым?

– Вы и сами должны понимать. Не могу его читать, вульгарщина в последнее время. Как он поцеловался с Ельциным, так его собрание сочинений и издали.

– Вы всегда такой бескомпромиссный?

– Я только и делаю, что иду на компромиссы, иначе бы так дрался, что меня милиция каждый день бы забирала.

– Чувствуете ли вы себя свободным как писатель?

– Все осталось по – старому, только не сажают. Свободы и не может быть. Писать можно что хочешь, но не печатают. В Вологде десять лет мои книжки не издавали. Вот недавно вышла, тираж всего пять тысяч, только на Вологду и хватило.

– А раньше вам разве не легче было писать и издаваться?

– Почитайте, что я писал при коммунистах… Раньше ничего нельзя было писать о православии. Ленинградские ребята, Леонид Бородин в том числе, создали союз христианской молодежи, всех и посадили, да на полную катушку срок дали – по 12—15 лет. Я рукопись своего «Лада» даже закапывал тогда.

– Вас хорошо знают как писателя и гораздо меньше как драматурга. Что с вашими пьесами?

– Всего их шесть. Четыре поставлены. Одна в 32 театрах несколько сезонов шла, вторая – в восьмидесяти. Сейчас во МХАТе идут «Семейные праздники», там есть и о событиях в Москве в октябре 93—го. Приезжали на премьеру Руцкой и Зюганов. Руцкой обиделся на то, как он выглядит в пьесе, но виду не подал. Зюганов тоже вроде бы обиделся.

– Если уж зашла об этом речь, кто из нынешних политиков в России вам по сердцу?

– Никто. Хотя – Сергей Бабурин. И то – более – менее.

– А к Зюганову как вы относитесь?

– Нормально. Но вот с тактикой его я не согласен: люди и страна гибнут, а он все ищет пути легитимного вхождения во власть.

– Вы бывали в горячих точках. Что вас туда тянет?

– Не могу смотреть на несправедливость. В Приднестровье был в 1992 году, хотел с Лебедем встретиться – он уклонился. В Сербии был два раза. Радован Караджич даже предлагал остаться. Там настоящее православие. Сербию распяли, как Христа.

– Вы и в октябрьских событиях в Москве участвовали…

– Все видел своими глазами, и лужи крови на площади у Останкинской телебашни. Меня лавочники тогда чуть не застрелили.

– А с Солженицыным приходилось встречаться?

– После того как он поддержал расстрел Верховного Совета, я написал ему во Францию письмо. Не ответил. Недавно встретились, но разговора не получилось. Стыдно ему.

– Вас называют писателем – «деревенщиком», не обижаетесь?

– А мы с Распутиным этот термин сделали хорошим.

– Василий Иванович, вы писатель крестьянского корня, скажите, что делать с землей?

– Раздать крестьянам, тогда и из городов их родня приедет. Но техникой надо помогать. А продавать землю нельзя.