– Это было не слишком тяжело?
– Что?
– Эти ребятишки, голод…
Саварио улыбнулся. Трехдневная щетина и всклокоченная черная шевелюра придавали ему сходство с шахтером, только что вышедшим из забоя.
– В Аргентине нет голода.
– А фотографии?
Не отвечая, латиноамериканец сложил слайды в конверт. Потом сложил свою лупу, выключил подсветку стола.
– Пойдем, угощу тебя кофе. И расскажу тебе, в чем секрет.
Они устроились в кафетерии. Здесь тоже все было белым: автоматы, столы, стулья. Фотограф взгромоздился на табурет у стойки бара.
– Нет голода, – повторил он, дуя на чашку с обжигающим кофе. – Мы сами это организовали.
Он вытащил из кофра фотографию ребенка с деформированными конечностями, утыканного трубками:
– Это полиомиелит. Ничего общего с голодом.
– Полиомиелит?
– Наверное, снимок по ошибке запустили в агентства. В Интернет. Все как с ума посходили: голод в Аргентине – невероятно! Но там, в Тукумане, не было никаких признаков голода.
– И что же ты сделал?
– То же, что и другие: сфотографировал ребенка с полиомиелитом. Знаешь, сколько стоит билет до Аргентины?
Марк не нуждался в дальнейших объяснениях. Если на Саварио потратили деньги, речи не могло идти о том, чтобы он вернулся с пустыми руками. Несколько снимков изможденного ребенка, еще несколько снимков из больниц, из гетто для бедняков – и дело сделано. Всегда найдется издание, готовое купить эти снимки и порассуждать о недостатке продовольствия. Никто, по сути дела, не лгал, честь не страдала, а главное – не терялись деньги. Латиноамериканец поднял свою чашку:
– За информацию!
Марк чокнулся с ним. Он уже пять лет занимался чрезвычайными происшествиями, он отдалился от суматохи агентств, но с циничной радостью констатировал, что ничего, абсолютно ничего не изменилось.
За их спинами прозвучал низкий голос:
– По-прежнему переделываем мир?
Марк повернулся на стуле и увидел Венсана Темпани. Метр девяносто, сто килограммов обрюзгшей плоти. Колосс с длинными сальными волосами, в светлом полотняном костюме, придававшем ему вид плантатора из тропиков. Удивительно, но в нем, казалось, всегда жило солнце: он вырос в Ницце и до сих пор не избавился от южного акцента.
Он приветствовал Марка и Саварио взрывом смеха, потом пошел к автомату с газированными напитками. Саварио воспользовался этим, чтобы ускользнуть. Венсан вернулся к Марку с баночкой колы в руке. Он проводил взглядом фотографа:
– Я что, спугнул героя?
– Картинки принес?
Он вынул из кармана куртки три конверта. После трагедии с леди Дианой великан переключился на съемку моды, но, в память о прошлом, иногда соглашался немного пощелкать для расследований Марка. С деланым недовольством он проговорил:
– Сам себя спрашиваю, какого черта я вожусь с этими мерзкими харями? Как подумаю, какие воздушные создания ждут меня в студии…
Марк занялся первым конвертом. Он вынул оттуда портрет Жака Реверди с данными антропометрических измерений и прочел подпись под фотографией.
– Это снято при его аресте в Камбодже, а из Малайзии у тебя нет?
– Нет, мсье. Я звонил ребятам из «Франс Пресс» в Куала-Лумпур. Официального портрета из Малайзии нет. Реверди недолго оставался в руках полиции. Его тут же поместили в психушку и…
– Я в курсе, спасибо.
Марк изучал лицо Реверди. Снимки, которые он видел до сих пор, относились к славному прошлому глубоководного ныряльщика. Блестящие фотографии, на которых чемпион, одетый в комбинезон для погружений, поднимал над головой табличку с указанием рекордной глубины. На портрете, который он держал в руках сейчас, было совсем другое лицо. Узкое, в буграх мышц, без улыбки. Уголки губ изогнуты в мрачную гримасу. В черных глазах нельзя прочесть ничего.
