Предки Глена сидели в тенях на хрустальных камнях, и сабли покоились на их коленях. Глаза первых братьев ныне казались странно внимательными, а лица – непостижимо суровыми и живыми.
Дэлмар и Юскол видели каждого, кто блуждал по галереям дворца. Видели, как правители сменяли друг друга на троне. Видели павшего владыку Ваухана и трёх его сыновей: Лета́, Дуги́ и Камуса.
Юскол и Дэлмар внимали летавшим вокруг шепоткам. Ведали, что Лета́ отринул наследие предков и обернулся изменником – сошёл с намеченного Вауханом пути и потонул в чуждом для океанидов чувстве – любви. Она увлекла Лета́ на греховную дорогу, подтолкнула к Азалии – дочери Эониума.
Влюблённые нарушили межклановый запрет, запрещавший подданым Тофоса делить ложе с подданными Умбры, и в конечном счёте поплатились за прегрешение. Были изгнаны и отвергнуты родными кланами.
Но за сим история не закончилась. Азалия и Лета́ породили двойняшек-вырожденцев и вновь навлекли на себя гнев отцов-владык. Океаниды и дриады вырвали корень зла – умертвили вырожденцев. В том бою пал Эониум. Пали десятки воинов из Барклей и Танглей. Азалию ошибочно сочли мёртвой. Лета́ же соплеменники сковали, вернули на родину и заточили в узилище.
В своё время история порочной любви захлестнула Танглей и достигла ушей первых братьев.
Они ведали обо всём. Наблюдали за Гленом, приплывшем во дворец ребёнком со скудными пожитками в котомке.
И ныне, бесшумно ступая по галереям, Глен никак не мог отринуть странное ноющее чувство. Чудилось, что Дэлмар и Юскол следят за ним и пытаются сообщить нечто важное и весомое.
К несчастью, Умбра не наградил Глена благом понимать безмолвные намеки.
Перед взором выросли обитые льдом двери и стражники с копьями.
– Благого утра, господин, – с холодной вежливостью выдали стражи.
И впустили Глена и его собратьев в тронный зал, под высокий, поддерживаемый колоннами купол.
Отец уже пребывал на месте. Нарочито прямо восседал в другом конце зала на возвышении, к которому вела широкая мраморная лестница, на троне, похожем на игольницу, как и дворец. Иглы трона короной высились над головой отца и указывали остриями на потолок – словно привлекали внимание к тяжелым зубьям и копьям, свисавшим с купола и готовым обрушиться на врагов.
Свет лился в окна зала. Заиндевелый пол искрился серебром, отзываясь на ласку солнечных лучей.
Дил и Кира́ стали частью белой линейки уже выстроившихся у стен собратьев. Ежели кто-то из них и переживал о грядущем, вида они не подавали. Отработанная веками невозмутимость превратила десятки лиц в маски.
Глен поднялся по лестнице к трону. Сведя ладони за спиной, занял место по правую руку от отца.
– Дозволите обратиться? – Наученный горьким опытом, теперь он всегда интересовался, готов ли отец слушать. Взмах бледной ладони рядом выразил согласие, и Глен снова разлепил губы: – Я не…
– …Не веришь покаянию господина Сэра́? – Прищур отца и растягиваемые им гласных толковали о неудовольствии. – В своих сомнениях ты не одинок. Коли истина скрывается за происками недругов, нам надлежит обнажить её. Посему я и созвал совет. Внимай речам мастера, Глендауэр. Наблюдай.
– Взор и слух мои явятся столь же острыми, сколь клинок. – Глен безропотно склонил голову.
Со старшими не препираются. Им подчиняются.
Двери зала распахнулись, и страх свернулся внутри Глена змеей. Бледный, сдержанный и весь подобравшийся Сэра́ заплыл в зал и преклонил колено. Плащ белым крылом расстелился за спиной мастера. Двое хранителей зажали Сэра́ с боков, держа сабли наготове. Другие, притаившиеся под аркадами на окружавших зал балконах, вскинули арбалеты.
