– Что привело вас ко мне, молодой человек?
Дождев достал телефон и показал фотографию натюрморта с розами в белой вазе.
– Скажите, Валентин Петрович, это ваша работа?
– Да, моя. Вернее, у меня было две работы, одну я написал летом, в июле этого года, а вторую – примерно в сентябре я скопировал по заказу одного человека.
– Скажите, где находятся эти ваши работы?
– Одну я сам лично подарил своей ученице, Милочке, а вторую она попросила меня написать для своего мужа, в офис.
– Милочка?
– Да, Мила Закатова. Она занималась у меня, брала уроки живописи. Талантливая девочка, у нее много чего получалось. Правда, времени на занятия у нее всегда было в обрез. Все спешила куда-то, а потом и вовсе забросила. Предполагаю, муж ее чрезмерно контролирует. Но это и неудивительно, ведь она такая красавица! Редкой красоты девочка. А почему вы, собственно говоря, заинтересовались этими моими работами? Смею предположить, хотите заказать еще копию?
За каких-то пару секунд он рассказал так много и одновременно почти ничего, чтобы в самом конце спросить, не желает ли товарищ следователь заказать у него натюрморт?
– Быть может, когда-нибудь… Но сейчас я приехал к вам совсем по другому поводу.
– Да? Ну, что ж… Я вас слушаю.
– Вы слышали когда-нибудь о докторе Тропинине?
– Максиме Ивановиче? Разумеется! Кто ж его не знает? Нашли? – Оказывается, и Гришин знал о том, что доктор пропал.
– Увы, пока нет.
– И вы приехали ко мне, чтобы… – Гришин взглянул на Дождева так, что они одновременно все поняли. Вернее, это Дождев понял, что Гришин догадался, какое отношение он может иметь к доктору. Ведь он только что назвал имя девушки, судя по всему, обычной девушки без каких-то особых талантов, которой вдруг вздумалось брать уроки живописи у художника, живущего поблизости с городом, в котором она могла встречаться со своим любовником доктором Тропининым.
– Скажите, когда вы последний раз видели Милу Закатову? – Вот так, прямо в лоб спросил следователь.
– Примерно месяц тому назад.
– При каких обстоятельствах?
– Как обычно.
– Валентин Петрович, доктор Тропинин пропал, сами знаете. Поэтому я прошу вас – будьте предельно честны и откровенны, отвечая на мои вопросы. Возможно, вы поможете нам с поисками. Вы же понимаете, о чем я?
Гришин задумался. Занервничал.
– Хорошо. Значит, дело было так. На обратном пути домой она заезжала ко мне, я показывал ей этюд или набросок, который сам за нее и делал, она платила мне и забирала работу, чтобы показать мужу. Если же это было масло, то работу она взять, конечно же, не могла, просто делала фотографию, но чаще я сам фотографировал ее за мольбертом, чтобы она показала мужу, чтобы он не сомневался, что она действительно занимается у меня.
– Когда Мила появилась у вас впервые?
– Накануне моего дня рождения, двадцать пятого августа, это я точно помню. Я гостей ждал, ко мне еще тогда сестра приезжала, помогала мне готовить… А Мила? Она – девушка прямая, знает, чего хочет. Она сразу объяснила мне, что ей от меня нужно, сказала, что у нее дела в Марксе и что муж не должен об этом знать. Словом, я нужен ей был для алиби. И она готова была мне заплатить за эти несуществующие занятия.
– Она что, художница?
– В детстве Мила ходила в художественную школу, поэтому, думаю, выбрала для своих поездок именно эту тему.
– Но почему она выбрала вас?
– Уверен – по географическому принципу. Узнала, что поблизости от интересующего ее объекта проживает художник, у которого можно позаниматься живописью, вот и обратилась ко мне.
