Лай гончей приближался, раздаваясь уже совсем рядом с Климановым. Усевшись вполоборота к обледеневшему рву, он напряженно вглядывался в заросли: не мелькнет ли там стремительная заячья тень? Половчее перехватил ружье – и в то же мгновение тишину разорвал истошный крик Юрки:
− Бей! Ну какого же ты!..
Резко повернувшись на крик, Леха увидел косого, несущегося прямо на него по обледенелой канаве. Тотчас же позади оглушительно бахнул выстрел, и что-то просвистело буквально в метре от головы Климанова. Заяц, словно натолкнувшись на невидимое препятствие, резко затормозил и как-то странно завертелся на льду. В следующий миг, опомнившись, Палыч в упор выпалил по подранку, и тот шмякнулся на бок, судорожно подергивая лапами.
Подбежавший Евстафьев вовремя схватил добычу, на которую уже нацелилась шустрая Лада, и немедля напустился на Климанова:
− Ты что, ослеп?! Он же прямо на тебя шел! Не выстрели я − упустили бы как пить дать!
− И шут с ним, коли упустили! − резко осадил Юрку подошедший Дед. − А ты какого хрена палишь в Лешкину сторону? А если бы зацепил? Знаешь ведь, какой у дроби разлет!
− Ладно, Петрович, я же аккуратно. Вон, как я косого ювелирно сделал − краем осыпи в лоб!
− Сейчас я тебе в лоб закачу, чтобы думал, куда стреляешь! − прикрикнул на приятеля Диденко, отнимая убитого зверька у Юрки и пряча его в рюкзак.
…Уже в деревне, поедая за ужином добытого утром зайца, майор продолжал бранить Евстафьева:
− Эх ты, малахольный! Видел же: взял я этого ушастого на мушку!
− А чего не шмальнул тогда?
− Да потому что ждал, пока он дальше пробежит, чтоб через нашего Палочника не стрелять. Да и вот он, − Дед кивнул в сторону Климанова, − наверняка бы зайца заметил, когда тот поближе подскочил…
− “Заметил”! Не фига таблом щелкать на номере! − Юрка сердито покосился на Леху.
− Он его по кустам высматривал, как я ему велел. Кто ж знал, что косой прямиком по канаве ломанется, как по шоссе! − заступился за Палыча майор. − Так что, братец, как ни крути, а сегодня ты опять косяк упорол. И все потому, что вечно поперед батьки в пекло лезешь! Одно слово – баламут!
− Эх, Петрович, вечно ты меня крайним делаешь…
Климанов слушал ленивую перебранку друзей, нисколечко не дуясь ни на нападки Евстафьева, ни на обидное “Палочник”, насмешливо прозвучавшее в устах Диденко. Он ощущал на душе небывалое умиротворение и покой. Шумная Москва, с ее вечно спешащими жителями, длиннющими злыми очередями, будто бы осталась в каком-то дурном сне. Сейчас на целом свете для Лехи существовала лишь эта покосившаяся изба на краю богом забытой деревеньки, покрытый инеем голый березняк и пегий быстроногий заяц, несущийся навстречу.
После, приезжая сюда каждый раз, Климанов не переставал удивляться переменам, которые происходили с ним, едва он оказывался в Шлыковке. Куда-то исчезали прежние волнения и тревоги, казались чем-то смешным и ненужным недавние проблемы. И не существовало ничего лучше, чем, проснувшись поутру, уйти в лес и бродить там до заката, прислушиваясь, не раздастся ли в чащобе азартный повизгивающий лай гончей, поднявшей зверя.
Здесь становился другим и Диденко. Куда-то девалась его вечная озабоченность, напряжение и холодная цепкость во взгляде. Майор будто оттаивал от вечной столичной мерзлоты, обретая, казалось бы, навсегда вытравленное суровой сыщицкой службой бесхитростное крестьянское добродушие. И даже неисправимый Юрка, попадая в Шлыковку, и тот отчасти утрачивал свою вечную воинственность и непримиримость, становясь мягче, спокойнее.
