Тогда Вадик и поклялся непременно выучиться, чтобы вытащить мать из этого болота, и самому не увязнуть в нём. Уже потом, когда сын стал взрослым, Галия развила свою мысль дальше.
– «Субботница» – это среднее между проституткой и шлюхой. Проститутка без души работает, только за деньги. Шлюхи – сами озабоченные, распущенные, заразные. А я за собой слежу. Всё с шуточками-прибауточками. Весёлая, красивая! Сготовлю, постираю… А чего ещё мужикам надо?
Вадим, уходя в Университет, ответил матери с порога:
– Таким, как к тебе сюда шляются, действительно больше ничего не надо. Молодец, что помогаешь кобелям облегчиться, а то они на улице могут кого-нибудь изнасиловать. Ты, наверное, таким образом, уже многих спасла…
– Вадим Александрович, я вижу, вы всё больше печалитесь…
Салин включил автомагнитолу. Салон заполнила нежная мелодия с колокольным перезвоном.
– Ничего, не опоздаем. Вы подождёте в машине, я заберу бумажник – и назад. Обиделись на меня? Не надо. Я вам в отцы гожусь, и добра желаю. Если бы вы пока согласились «варить лапшу», то заработали бы куда больше. А там, глядишь, появится возможность протащить докторскую. Мне не столько уж много лет, но на моём веку много веяний поменялось, и ещё сменятся. Может быть, вы впоследствии на своей теории приобретёте мировое имя. А сейчас – уж простите…
– Из меня повар негодный.
Шведов заметил, что Салин всё же остановился на красный свет у Боровицкой. Другие же иномарки неслись, едва не сбивая пешеходов.
Такая уж традиция сложилась не только в столице, но и в бывшем Ленинграде. Хозяева жизни старались не замечать «быдло», которое ходило пешком. Кремль казался Шведову собственным призраком, хоть над ним и горели звёзды. Дома стояли в метели, как холодные потухшие печи. Электричество горело плохо, и всегда ярко освещённые улицы пропадали в октябрьских сумерках. «Мицубиси» ехала словно по Москве вчерашнего дня. Силуэт города сохранялся, но суть была уже совершенно иной…
– «Варить лапшу» означало стряпать столбики с результатами социологических опросов; и Вадим отлично знал, как это делается. В подавляющем большинстве случаев с людьми и не разговаривали. Брали имя-отчество, например, Иван Васильевич. И делали вывод – пожилой, антирыночник, тоскует по старым порядкам. А, например, Игорь Валерьевич – деловой человек. Он может ответить только одно – счастлив, свободен, с увлечением делает деньги.
Бывало, что статистику проводили иначе – каждый социолог изобретал свой стиль. Но Шведову одинаково не нравились все нововведения накрашенных щебетуний из Института социологии и парламентаризма. К тому же, потребности Вадима были весьма скромными. Жил он один, на любовниц не тратился, не пил; только курил. Одежду тоже часто не менял, и потому вполне мог жить на те средства, что получал в питерском Институте социологии.
– Ленька Крапивницкий, к которому мы сейчас едем, тоже любит, как и вы, пофилософствовать. Как раз на той вечеринке, где я потерял портмоне, он развивал мысль о проблемах чрезмерного народонаселения…
«Мицубиси» Салина, похожая на ракету с тонированными стёклами и сидениями под самолётные кресла, быстро отбрасывала кварталы. Автомобиль являл собой кусочек благополучия посреди развала и убожества. Даже фонари здесь, во всегда залитом светом центре Москвы, горели еле-еле, поминутно помигивая.
Шведову всё больше хотелось попасть на вокзал и убраться отсюда в свой уютный мирок, в кабинет, где окна выходят в зелёный, а сейчас разноцветный от осенней листвы двор. Там было очень уютно, потому что точечная «девятиэтажка» отделялась от Тихорецкого проспекта длинным многоквартирным домом. А за Светлановским проспектом начиналась Сосновка, и при северном ветре в квартире пахло лесной свежестью.
