Потому что сейчас сердце ухает. Девушка хочет, чтобы её поцеловали, сколько тупить-то можно, господи!
– Я, наверное, домой поеду, а то позд…
– Я ведь тебе нравлюсь, Олеся.
– Нравишься! – я утвердительно кивнула, начав поиски сброшенного куда-то в диван телефона. Надо такси вызывать.
– Что ты делаешь, Олеся?
– Телефон свой ищу! – я остановилась, подняла на Рому глаза, выпалила, что думаю. – Ты очень мне нравишься! Настолько, что башню сносит напрочь! Так что я поехала домой!
Такие вещи обязательно нужно уметь говорить в глаза. Хотя бы ради собственных ощущений. И ради обратной реакции. Представьте, что в этот момент чувствует тот, на кого вы всё это обрушили. Некоторые стоят того, чтобы быть с ними откровенными.
Я нашла телефон. Начала тыкать по экрану, открывая приложение такси. Домашний адрес высветился по умолчанию, попасть бы по нему ещё дрожащими пальцами!
Рома отобрал у меня телефон и аккуратно сбросил под диван.
Знаете же про все эти милые, забавные поползновения, прощупывающие почву, когда определяют границы дозволенного? Сначала заботливо протягивают руку по спинке дивана над твоими плечами, а потом уже, если осмелятся, перемещаются на сами плечи. Или приобнимают тихонечко. Складывают лапки на коленки. Или целуют осторожно, хитро, маняще. Одними сомкнутыми губами. Ничего этого не было.
Целовались жадно. Я – особенно. Наконец-то дорвалась. Добралась до него то есть. До губ, скул, и даже покусала немножко.
– Ты мне нравишься на вкус, – успела выговорить оторвавшись, на вдохе-выдохе.
– Ты меня съесть хочешь?
Мы прервались, я часто-часто закивала, улыбаясь так, чтоб показать зубы. Съела бы. Прочитала как-то, что есть в этом что-то деструктивное, в желании сожрать человека, который тебе нравится. Возможно, это я маньячка. И от меня надо бежать.
Как-то я сказала подружкам, что некоторые мужчины на вкус, как бумага. И быть с таким, как жевать бумагу, даже если парень красив, как бог. Девки до сих ржут надо мной и часто мне эту фразу припоминают. У мужчин, наверное, так не бывает.
– Что-то мне страшно, – Рома смеётся, и я смеюсь. Это уже нервное. Он, схватившись за мою лодыжку, подтягивает меня к себе. Я, сползая по спинке дивана, понимаю, что сейчас рухну, но он меня ловит. Не знаю, почему некоторые сразу раздеваются. Запускать руки под одежду приятно. Это тепло.
Рома, оказывается, тяжелый. Придавил меня своим весом к дивану. А я грею на его спине свои ладони.
Целоваться теперь душно.
Отстраниться некуда, отталкивать Рому неудобно, придётся вытаскивать свои руки. Но не хочется. Чтобы освободиться, приходится отворачиваться. Наверное, это выглядит как призыв переместиться поцелуями ниже, потому что Рома теперь целует мне шею, а я-то всего лишь хотела сказать:
– Обалдеть, мне в рот не текли твои слюни!
Он поднимает голову, внимательно на меня смотрит.
– Что ты несёшь, Олеся?
– Ты хорошо целуешься. Тебе не говорили?
– Что мои слюни не текут им в рот? Нет. Но я рад этому факту.
Бедные слюнявые мужики. Они же, наверное, даже об этом не знают.
И пока я еще могу что-то сказать, я прошу:
– Отпусти меня.
– Нет.
Он теперь слишком занят. Теперь целует мои ключицы. Я ещё одетая, но вырез тонкого свитера позволяет. Как могу, сползаю пониже, но не особо выходит.
– Отпусти, мне не нравится. Я не могу пошевелиться.
«Мне не нравится» – жестокая фраза. Тем более я вру. Мне нравится всё, что он делает. Но мне хочется больше свободы.
