.
– Надо немедленно вписать его обратно! – Фенолио в сердцах пнул пустую флягу. – Сию же минуту!
– Вписать? Подумать только, я слышу слово «писать»! Ушам не верю… – насмешливо пропищал Розенкварц за его спиной.
Стеклянный человечек снова обрел свой нормальный цвет. Фенолио запустил в него сухой хлебной коркой, но промахнулся. Розенкварц сочувственно вздохнул.
– Фенолио! Открой, я знаю, что ты дома!
До чего же ненавистен ему этот голос! Засевает его мир словами, как сорной травой. Его, Фенолио, собственными словами!
– Нет меня дома! – пробурчал старик. – Для тебя меня никогда нет дома, Баранья Башка.
«Фенолио, а Смерть – мужчина или женщина? А Белые Женщины были когда-то людьми? Фенолио, ну как же я верну Сажерука, если ты даже самых простых законов этого мира объяснить не можешь?» Черт побери, да кто его просил возвращать Сажерука? Тот все равно бы погиб, останься история такой, как написал Фенолио. А что до «простых законов» – с каких пор жизнь и смерть стали простыми вещами? Откуда ему знать, тысяча чертей, как все это устроено в его или любом другом мире? Он никогда не задумывался о смерти или о том, что наступает потом. Зачем? Пока человек жив, его это не касается. А когда умер – тогда его, скорее всего, уже вообще ничто не касается.
– Конечно, он дома! Фенолио! – это был голос Минервы.
Проклятье, Баранья Башка догадался спросить квартирную хозяйку. Неплохо придумано. Нет, дураком Орфей не был, это уж точно.
Фенолио затолкал под кровать пустые фляги, натянул вторую штанину и отпер дверь.
– Ну вот! – Минерва окинула его неодобрительным взглядом с нечесаной головы до босых ног. – Я сказала гостю, что ты дома.
Какой понурый у нее вид! И какой измученный. Она теперь работала в замке на кухне. Фенолио попросил Виоланту пристроить ее туда. А поскольку Зяблик любил ночные пиры, Минерва часто приходила домой лишь под утро. В конце концов она просто умрет от изнеможения и бедные детишки останутся сиротами. Господи, какой ужас! Во что превратилась его чудесная Омбра!
– Фенолио! – Орфей вошел в комнату, отодвинув стоявшую в дверях Минерву.
На губах его играла омерзительно-невинная улыбка, которую он всегда использовал для маскировки.
И конечно, он принес с собой список – бесконечный список вопросов. Страшно представить, сколько стоит его одежда. Откуда такие деньги? Даже в зените своей придворной карьеры Фенолио не нашивал подобных нарядов. Ах да, он же вычитывает клады…
Минерва молча пошла вниз по крутой лестнице, а за спиной Орфея вырос громила, который, даже пригнув голову, задевал макушкой притолоку. А, знаменитый телохранитель. Скромная каморка Фенолио словно стала еще меньше, когда в нее вдвинулась эта гора мышц. Зато Фарид занимал совсем немного места, хотя сыграл в этой истории очень заметную роль. Фарид, Ангел Смерти… Он следовал за своим хозяином с таким смущенным видом, словно стыдился общества, в котором оказался.
– Фенолио, мне очень неловко тебя беспокоить, – самоуверенная улыбка Орфея противоречила его словам, – но, боюсь, я обнаружил еще несколько неувязок.
«Неувязок!»
– Я уже посылал к тебе Фарида с этими вопросами, но на некоторые ты дал очень странные ответы.
Орфей с важным видом поправил очки и вынул из-под тяжелого бархатного плаща книгу. Да, Баранья Башка притащил с собой книгу Фенолио в тот мир, о котором она рассказывала, – «Чернильное сердце», последний уцелевший экземпляр. И что же, вернул он автору его сочинение? Ничуть не бывало. «Мне очень жаль, Фенолио, – заявил он с великолепно отработанной высокомерной миной (маску старательного ученика Орфей перестал носить очень быстро), – но эта книга – моя. Ты ведь не станешь всерьез утверждать, что автор является законным владельцем всех экземпляров написанной им книги?» Наглый молокосос! Как он смеет так разговаривать с ним, творцом всего вокруг, даже воздуха, которым он дышит?
