Я как раз с опаской заглядывал под ванную, ожидая увидеть парочку подсохших кошачьих какашек, когда раздался Лилин вопль отвращения.
– Смотри! Кто-то из соседей нас нагло заливает какой-то гадостью! Свалили в отпуск, забыли пакет с мусором, и он теперь протекает.
В углу потолка в гостиной действительно темнело и капало, а еще крайне воняло, серо-бурое пятно.
– Фу, – я брезгливо сморщился. У меня всегда от неприятных запахов тошнота.
– Еще какое, – Лиля кипела от возмущения, – пошли, поскандалим, если там кто-то есть.
Дверь квартиры оказалась старой, выкрашенной отвратительной коричневой краской, местами облупившейся, и со сломанным замком. Из квартиры пованивало.
– Тут, видимо, собака живет, – резюмировала Лиля, рассматривая царапины, красующиеся на внутренней стороне двери. От их вида у меня почему-то свело живот.
– Тут вообще, похоже, никто не живет, дверь же не заперта. – Я поймал взгляд Лили, и тут же нахмурился, – нет, мы сюда не пойдем. Вызовем полицию и все.
– А как же дух приключений?
– А как же, если там вдруг окажется чей-то убиенный труп?
Труп там действительно оказался, но я рад, что Лиля его не видела. Ни к чему ей это. Удивительно споро приехавшая полиция меня попросила быть понятым, и я в целом пожалел, что вообще пошел проверять, что там капало у нас на потолке. Ну и пусть бы капало. Зато я мог бы спать спокойно, без удушающих кошмаров.
Во снах я видел эту картину снова и снова.
Захламленная квартира, на кухне груда старых газет, протухшая кошачья еда, проеденные молью и воняющие нафталином вещи. Даже протиснуться в узких, заваленных коридорчиках трудно. Судя по обилию вещей и вони, она тащила в квартиру с помоек все подряд, но больше всего тут было засохших, старых цветов, в потрескавшихся горшках и просто оборванных в неряшливые букеты.
Старуха, улыбаясь, сидела в кресле, развалившаяся, как будто ужасно устала. Ее кожа местами вздулась, пожелтела, размякла, и когда мы вошли в комнату из-под обрывков ее тулупа облаком шмыгнули черные тараканы. Глаза мгновенно заслезились от стоявшего в комнате отвратительного запаха, казалось, сам спертый воздух в комнате потемнел от него. Она улыбалась и ее светлые глаза бессмысленно, как и при жизни, уставились в одну точку. Безвольно обвисшая белая нижняя губа зашевелилась, точно давно мертвая старуха силилась что-то сказать, и из-под нее выскользнул черный панцирь усатого таракана.
– Блюйте не здесь, пожалуйста, – сдавленно попросил один из полицейских, и я послушно отвернулся в коридор.
Должно быть, лицо у меня было действительно траурное, когда я вернулся домой, поэтому Лиля, вопреки обыкновению, не стала задавать множества вопросов, а молча принесла мне сигареты и мы вышли на балкон. Во дворе провожали машину скорой и полиции местные кумушки, уже обсасывающие новую сплетню, и я подумывал было пойти покурить в кухонное окно, чтобы они не напоминали мне увиденное, но замер, услышав одну единственную вещь:
– Говорят, она сына своего съела. Спятила, и съела! – громко возвестила одна из сплетниц, высокая тучная бабушка с румяными щеками, – но никто этого так и не доказал. Вот она и сбрендила!
– Не слушай, глупости болтают, – неловко вставила Лиля, и мы все-таки вернулись к кухонному окну.
Кто знает, возможно, если бы в тот день мы послушали этих старух еще немного, если бы мы были чуть более суеверными и доверчивыми, не верили так безоговорочно в науку и истину, если бы мы не были бы столь узколобыми…
