– Вот…, мои Ангелы уже здесь! – громко произнес скрипач и посмотрел на Нику странными немигающими глазами. В его глазах она ощутила вечность.
Быстро схватив скрипку со смычком, он вышел из гримерки. Ника осталась стоять на коленях и размышлять о любви. В просторной гримерке пахло травой, канифолью, спиртом, всеми забытой молью, постоянно вялыми цветами и старым совиным гнездом. После очередного театрального звонка за свежеокрашенной дверью повисла полная тишина.
Он шел по коридору, трепетно обнимая скрипку и проклиная свой страх включенных в зале мобильных телефонов. Он ненавидел людей, пришедших слушать божественную музыку и не отключивших свои проклятые телефоны. Он их боялся из-за тени неизвестности, внезапности и вандальных неконтролируемых мозгов.
– Играть буду громко, чтобы не слышать телефонный визги…, надую свои солнечные паруса и зал умрет от комбинаций всего лишь семи нот…, так делал величайший Паганини, который постоянно приходит ко мне во сне…! О, Никколо…! – шептал сам себе Константин.
Голова слегка приятно кружилась от предвкушения взрыва и собственного триумфа. Там же, в его голове, звучали математические паузы божественной музыки, которую ещё не слышал никто в этом мире. Это была музыка небесных заклинаний и трансляции никому неизвестного будущего. Он вышел на сцену… и в зале то тут, то там… сразу же раздался проклятый человеческий кашель…
– Кхе…, кхе…, кхе…!
«… ни хрена не меняется…, одно и то же из года в год…, из зала в зал…, еще кто-то начнет чихать…, химеры духа, невротики без осознания своего существования в торжественной среде святого зала… Неконтролируемый кашель в зале именно перед выступлением любого артиста – это проявления дьявола из тех, кто дал ему внутренний приют в горле…» – подумал Константин.
Скрипач дошел до дирижера с приятной внешностью, от которого пахло очень дорогим французским «маскулинном». Это не раздражало, а дало волну новых нот на уровне акцента после девятой цифры…». Бархатный футляр для дирижерской палочки был пуст. Константин подошел ближе к дирижеру и шепнул ему на ухо:
– Маэстро, после девятой цифры, пожалуйста, усильте наверх, потом я улечу в личной партитуре…
– Несомненно, как закажите…, уважаемый…! – ответил дирижер и отстранённо улыбнулся.
В зале сидели те, кто хотел проветрить свои пыльные запертые души и заплывшие жиром сердечные сумки. Константин занял свое место, поставил удобно скрипку и слегка склонил голову. Он закрыл глаза изнутри и двумя ноздрями втянул воздух телепортации. Что-то быстро окутало, закружило и, взяв правую руку под контроль, стремительно ударило смычком по струнам. Где-то за его спиной текла красивая музыкальная река целого симфонического облака, затем она стала играть тише, рисуя одинокий монотонный фон для его громогласного соло.
Пальцы его левой руки быстро рисовали в воздухе дикие узоры…, оставляя на струнах громкие электрические осколочные удары. Скрипка подскакивала и дрожала, вибрируя всем лаковым телом, внутри и снаружи. Он помнил, что внутри его скрипки уже целую неделю живет какой-то фиолетовый паучок, оставив там свою паутину. Константин специально не выгонял его оттуда, потому что прочел в нем знак сверху, почувствовал печать своей неповторимости и нечто мистическое от сигаретных диалогов с зеркалами гримерки. Подсознательно он был рад, что именно сейчас, внутри этого инструмента сидит испуганный живой организм, слышащий диалог Бога и человека. Не видя лиц в зале, скрипач всем сердцем ощущал эхо их раскрывшихся изумленных душ. Вибрация скрипки быстро разливалась по воздуху большого зала… Безусловно, скрипач был виртуоз…, подтвержденный всеми логическими силами… Он менял углы наклона смычка, щипал струны пальцами, невообразимо подергивал скрипку навстречу очередному удару смычка…, творил невообразимое.
