Двое следующих. Какие они все-таки лохи. Стоило мне выйти из круга, как они растерялись, сломали линию нападения. Да и не было у них никакой линии. Числом хотели задавать. Гопота. Как дикие варвары. Толпой – каждый за себя – понты сплошные. Вандалы, одно слово. А мы их – умением, умением да техникой.
Вот наконец хотя бы трое выстроились. И что вы, трое, будете со мной делать? Пока вы разбираетесь, кто из вас первым ударит, я сразу левому – в пах ногой, потом – неожиданно для правого – центральному, то есть главному, – в нос ладонью открытой. Не умер бы только... А тот, что справа стоял, – глядь – уже и нет его. Сам убежал. Я так и планировал. Сил для атаки уже не осталось. Если бы он не убежал, пришлось бы мне туго...
Саша сделал глубокий вдох.
Нет, не рассосались еще зареченские. Ребята крепкие. Хотя и драться не умеют. Но здоровье-то у них крестьянское, качаются со страшной силой, тренажеры у всех хорошие, свежий воздух, здоровое питание, один там есть такой – даже он, Саша, со всей его техникой на бой с ним не выйдет. Бухарь – кликуха.
Есть у человека во лбу точка такая – ху-зна – очень ценная точка. Если по ней ботфортом залудить – интересный эффект выйдет. Неожиданный. Будто пропрет противника. Только в точку эту попасть очень трудно. Противник – он все время башкой крутит: окружающим интересуется. Какие козлы... Вот бы на шпагах с вами подраться... Я бы вам....
Бах!
Ушел от удара.
Слева сапогом – ушел.
Еще раз слева – вот не ожидал – пропустил. Ну что же... Митрич учил меня удар держать.
А я ему – на! На! На! Испугались, гопота?
Саша про это прочел в одной книжке. «Mortal Combat»[2] называется. Прочел, как он любил, – не разрезывая, книжка удешевленная была, без обрезки. Там о поражении противника через уязвимые точки много интересного рассказывалось.
Бухарь, блин, про это тоже читал. Когда они после концерта Шаляпина сошлись, Бухарь все атаки так выстраивал, чтобы в точку ху-зна попасть.
А если человеку в ху-зна попасть, то, по древнекитайской философии, в нем пропадет и ху, и зна; ян станет инем, а желтый дракон сыграет похоронный марш. В общем, все разладится.
С Брюсом Ли, кто-то рассказывал, так было. Пришел к нему на тренировку дедушка какой-то. Спросили его охранники: кто ты? А я Ху-Зна, ответил дедушка. Ну дык, проходи, сказали охранники.
В общем, помер Брюс Ли.
Жаль, конечно...
Гарнитур был не новый. От Григорьева. Григорьев загородный особняк заново обставлял. Бери, сказал, Илья. Чисто французский. Знаешь, где он раньше стоял?
– Где, – спросил инспектор народного просвещения.
– А знаешь, где? – сказал Григорьев. – На улице Анжу, он стоял, в доме двенадцать. Понял, где он стоял? И у кого?
– Понятия не имею, – ответил Илья. Григорьев хохотнул.
– У торчка парижского одного стоял. А знаешь, с кем торчок тусовался?
– С кем, – спросил инспектор народного просвещения.
– С Нижинским.
– Со Славкой? Пургу гонишь, – не поверил Илья Александрович.
– Мамой клянусь, – сказал Григорьев. – Зуб даю. Сукой буду. Век воли не видать. Александрович, понюхай его, понюхай. В Париже чай был, знаешь запах ихний. Когда фонари зажигают. Это же блин, значит, кому-нибудь нужно, когда по Champs Elysees[3] иллюминация. Помнишь?
– Помнишь, – сказал Илья Александрович. И – незаметно так – нюхнул.
– Да ладно тебе, – сказал Григорьев. – Не в прогимназиях своих чай. На. – Он взял со стола лакированный китайский подносик с аккуратными, придирчиво кем-то отмеренными горками белого порошка.
