В коридоре царил беспорядок. Повсюду была разбросана мужская обувь, грязное белье свисало из пластикового ведра, в углу навалены старые газеты. Леннард подкрался к двери гостиной и прислушался. Сквозь электро-поп восьмидесятых он расслышал голос пожилого мужчины:
– Твоя очередь!
И мгновение спустя – звонкий детский голосок.
– Три, четыре, пять! Вам ходить. Ай-ай-ай!
Он оказался прав.
Когда эти женщины стояли перед ним в момент его ужасного фиаско, он отчетливо увидел эту картину. Хинтерманн, стоя на балконе несколько дней назад, смотрел блаженным взглядом вниз, на детскую площадку, и на его губах играла легкая улыбка. В руке он держал маленького розового пластмассового пони с абсурдно длинной гривой. Конечно, он заманил Ивонну сюда этим пони. Выродок! Обжигающая злость захлестнула напряженное тело Леннарда. Он сделал глубокий вдох, стараясь не поддаваться эмоциям.
– Теперь подожди! – сказал Хинтерманн. – Это – тебе…
Закончить он не успел. Леннард толкнул дверь. Ему хватило доли секунды, чтобы оценить обстановку: круглый обеденный стол, за которым сидели Хинтерманн и девочка, допотопное кресло, высокие стеллажи, забитые книгами, стопки комиксов, комод, десятки фотографий в рамках, на которых была изображена одна и та же маленькая девочка. Глаза Ивонны округлились от удивления. Хинтерманн тоже повернулся к нему.
– Что…
Леннард швырнул его на пол вместе со стулом. Хинтерманн задел ногой край стола, кости и фишки разлетелись в разные стороны. Хозяин квартиры отчаянно боролся, но у него не было шансов. Вскоре он уже лежал на животе с вывернутой за спину рукой, колено Леннарда упиралось ему в позвоночник.
– Ай, мне больно! – заорал он. – Что вы делаете? Отвалите от меня! Вы не имеете права…
– Заткнись, мать твою, – зашипел Леннард. Он вспомнил отчаяние в глазах Норы Линден и сильнее вдавил колено в спину, так что Хинтерманн взвыл от боли. Этот сукин сын заслуживал хорошей взбучки! Ивонна вскочила со стула и в героическом порыве отчаяния бросилась на Леннарда.
– Отпусти дядю Штефана! – закричала она. – Ты делаешь ему больно!
Не обращая на нее внимания, он стянул руки и ноги похитителя пластиковыми хомутами. Хинтерманн, который теперь не мог пошевелиться, обмяк и зарыдал, как маленький ребенок.
– Я… я не сделал ничего плохого! – принялся причитать он.
– Ничего плохого?! – вскричал Леннард. – Ты, придурок, ты насилуешь детей и не видишь в этом ничего плохого!
Он сильно ударил его ногой в живот. Хинтерманн застонал. Прошло некоторое время, прежде чем он снова смог заговорить.
– Это… не… то, что вы думаете… – захныкал он.
Леннард еще раз врезал ногой (теперь трусливый растлитель детей получил в лицо) и приготовился к следующему удару, но остановился. Внезапно ему пришло в голову, что он и сам десять минут назад оправдывался теми же самыми словами. Теперь и Ивонна заплакала. Леннард нагнулся к ней и протянул руку, но она отшатнулась.
– Не бойся, – сказал он. – Я не собираюсь причинять тебе боль. Сейчас я отведу тебя к маме.
– Но я хочу остаться с дядей Штефаном! – крикнула она, опускаясь на колени рядом с мужчиной, который все еще лежал, согнувшись в три погибели. Она прильнула щекой к его шее.
– Боюсь, что так не получится, – сказал Леннард.
Он попытался оттащить ребенка от связанного мужчины настолько мягко, насколько это было возможно.
– Нет, нет, отпусти меня, – зарыдала Ивонна и принялась колотить по руке Леннарда маленькими кулачками.
