– Куда вы меня ведете?
– Разговорчики! – рявкнул упитанный мордатый сержант.
– Но кабинет начальника колонии совсем в другом крыле!
– Марш вперед! В ШИЗО захотела?
– Но…
– Вперед, я сказал! Ее на свиданку ведут, а она выкобенивается!
– Не нужна мне никакая свиданка, я их видеть не хочу!
– Это чем же тебе мать с отцом не угодили?
– Что?! – Лена почувствовала, что ноги вдруг словно отнялись, она пошатнулась и упала бы, не поддержи ее озадаченный охранник:
– Эй, ты чего? Что с тобой? Побелела как, а губы синие-пресиние! Кажись, фершала нашего звать надо…
– Не надо, – через силу улыбнулась Лена. – Уже все прошло. Это от неожиданности. Я не думала…
– Мне знать не положено, что ты думала! – раздраженно буркнул сержант, подталкивая Осеневу вперед. – Очунялась – иди! И побыстрее, а то возись тут с тобой! Пусть родаки твои с тобой возятся, раз такую дочурку вырастили! Топай!
Сердце в груди уже не билось, оно истерически трепыхалось, пробуя скатиться то в пятки, то к горлу взлететь. Лена ничего не соображала от волнения, распахивая дверь комнаты свиданий. Она и боялась, и радовалась, и…
– Доченька! – всхлипнув, к ней бросилась неожиданно постаревшая и поседевшая мать. – Милая моя, ну зачем?!
– Что – зачем, мама? – глухо произнесла Лена, отшатнувшись. – Ты что, веришь, что я убийца?!
– Да ни секунды, глупышка! – горько улыбнулась Елизавета Петровна, прижимая к себе вырывающуюся дочь. – Ну-ну, перестань, родная, не надо, не плачь!
– А я вовсе и не плачу, – просопела Лена в теплое мамино плечо.
– Ну конечно, платье мое промокло от дождя! Глупая моя, любимая девочка! До чего ты себя довела, дурочка! Косточки одни остались, кожицей обтянутые! Так же нельзя! Ты о нас подумала?! Как мы без тебя! Зачем ты так?
– О чем ты, мама? – Лена чувствовала, как от непривычной ласки всегда сдержанной матери начал оттаивать ледяной осколок внутри – оказывается, он был в ее сердце. – Что – зачем?
– Зачем ты попросила адвоката не говорить нам, в какую колонию тебя отправили? – укоризненно произнес обнявший обеих своих девочек отец. – Почему отказывалась от свиданий с нами в СИЗО? Почему наши передачи тебе не принимали, говоря, что ты не хочешь от нас ничего? И на суд нас не пустили! Мы столько времени и сил потратили, чтобы отыскать тебя, а потом практически обманом заманить на свидание! Что мы тебе такого сделали, доча?
– Я?! – Лена непонимающе посмотрела сначала на мать, а потом на отца. – Я не отказывалась от свиданий! Мне никто ничего не говорил! Я думала… нет, я надеялась, что вы до сих пор ничего не знаете! И просила адвоката ничего вам не сообщать, да, но и все!
– Мы не знаем… – страдальчески поморщился Николай Павлович. – Да как же не знать, если и в газетах, и по телевизору целый месяц только и трубили об этом, поливая тебя грязью! Мы с Лизой сразу поняли – тебя кто-то подставил, причем по-крупному! Ведь даже адвоката нам не разрешили нанять своего, сказали – уже есть. А этот твой адвокат тебя не защищал, а топил! И я, и мать – мы всем сердцем чувствовали, как тебе тяжело одной, мы так хотели тебя поддержать, сказать, что мы рядом. Но не получалось, ты словно в коконе была. И мы думали, вернее, нас убедили, что этот кокон – добровольный. А оказывается, нет? Но кому это понадобилось? И зачем?!
– Неважно, – криво улыбнулась Лена. – Главное, что вы меня нашли. И теперь все будет хорошо!
– Теперь – да, – кивнул отец, вытаскивая из нагрудного кармана странный, явно старинный, медальон. – Вот, надень, Аленка.
