Иногда Дон Кихот подзывала Ксюшу к себе:
– Подойди, деточка, – говорила она, сидя у чужого подъезда, когда Ксюше было лет десять. – Ты слишком худая! Смотри, вон у девочки одна рука, как у тебя две ноги. Ты как Геркулес засушенный.
Дон Кихот хохотнула пару раз, пока не закашлялась.
– Ты, наверное, не ешь ничего? – продолжила она. – Надо есть, а то ноги как спички.
Ксюша ничего не отвечала госпоже Дон Кихот, только закусывала губу. Она ни с кем во дворе не вступала в разговоры. Но отойдя от неё, про себя продолжала беседу:
– Ноги как спички, говорите? Мадам, посмотрите на свои ноги – у вас такие гигантские ноги, какие нельзя иметь достойной женщине. У вас ноги, как у солдата Урфина Джуса. Как вам удалось отрастить ступни такого размера?
В другой раз Дон Кихот привязывалась к Ксюшиным волосам:
– Фу, зачем ты отращиваешь косу? Косы-то у тебя нет! Ну что это за убожество! Срочно сделать стрижку! Небось, мама не разрешает? Уговори маму. А хочешь, я тебе денежку дам – сходи в парикмахерскую.
Когда Дон Кихот начинала говорить, то речь из неё вытекала как вода из бездонного сосуда. Остановить её было невозможно, поэтому Ксюша, ничего не отвечая, просто убегала.
– Вот ведь какая вы язва, госпожа Дон Кихот! Что вам не сидится и не молчится? А где ваши волосы? Их у вас вообще нет! – клеймила девочка свою героиню.
В другой день Ксюша обнаружила, что волос у Дон Кихота действительно не видно. Шляпа шляпой, но по бокам над ушами должны быть волосы, а их категорически не было.
– Ха, ха, ха! – смеялась Ксюша. – У меня есть волосы – целая коса. А вот у вас их нет. Не потому ли вы никогда не снимаете шляпу? Вы, наверное, и дома всегда в шляпе?
В подростковом возрасте, когда Ксюша особо остро воспринимала свою некрасивость, она перестала приходить на зов Дон Кихота, чтобы не подвергаться очередной экзекуции.
Когда Ксюше было шестнадцать, Дон Кихот, увидев её в нарядном платье, снова подозвала её к себе.
Это был Ксюшин день рождения, который праздновался всегда в семейном кругу. Ксюша решила до прихода родителей с работы погулять на улице в платье, предназначенном для праздничного ужина. Платье было не слишком нарядным, просто новым, сшитым из красивого плотного сатина с рисунком коричнево-голубого цвета. Оно на редкость красиво смотрелось и Ксюше очень нравилось.
– Ты сегодня в шелках, девочка! Великолепное платье!
Ксюша зарделась, никак не ожидая от Дон Кихота ничего подобного.
– Это сатин, – честно призналась она.
– Сатин? А я думала, шёлк. Такой отлив! Почему ты сегодня так красиво одета?
– У меня день рождения.
– Вот как? Тогда я тебе кое-что подарю.
Дон Кихот полезла в ридикюль, висящий у неё на руке, порылась там, достала что-то совсем мелкое.
– Это чудо-карандаш, девочка! Придёшь домой – сядь перед зеркалом и нарисуй по краям глаз ободки, как у меня. Если сразу не получится, не огорчайся. Пробуй много раз и научишься искусно подкрашивать глазки.
Дон Кихот подняла голову, чтобы дать Ксюше разглядеть «искусно подкрашенные» глаза. Ксюша испугалась, что с дамы слетит шляпа, обнажив её безволосую голову. Но шляпа на удивленье не слетела, девочка разглядела под подбородком у женщины чёрную резинку. Глаза у госпожи Дон Кихот были накрашены, как всегда, густо и неровно.
«Только ворон пугать такими глазами!» – подумала Ксюша, но вслух поблагодарила старую модницу.
Девочка зажала короткий карандашик в кулаке, так и гуляла. Потом вернулась домой и стала пробовать рисовать вокруг глаз ободки. Конечно, ничего у неё не получилось, карандаш был жирный и мягкий, оставлял на веках густые комковатые дорожки. Она с трудом отмыла карандашное творение с лица. Вокруг глаз остались лёгкие сероватые круги, как у актрис двадцатых годов.
