Да, о чем это я. Вот ладная была, что спереди, что сзади. Куда не глянь, везде идеал. Стан, как у Богини! И влас русо-светлый, а космы доходили прям до пола. Одним лишь словом, Лада! Глаза, как сталь чисты. На личико глянешь, аж сердечко соловьиным пение наполняется и от того струны Души, так любовно звучат, любуясь ею!
Елизавета Павловна обладала тучной фигурой и сама была с народную сажень1, нос уточкой, ирис глаз, как у благоухающего можжевельника листья – зелены. Губки как у той крестьянки на портрете Ивана Аргунова2. Вид у нее с одной стороны угрюмый, а с другой от нее веяло какой-то аурой благости. Никогда не скажет плохого слово добрым людям!
Так мы и жили под одной крышей. Ой, Божечки! Ну и дура же я, рассказала про обитателей, а дом-то и не описала.
Это был старинное поместье, построенное еще в восемнадцатом веке в классическом стиле классицизма, как поговаривала хозяйка самим Матвеем Казаковым втайне для своего друга Игната Висильева, спасшего его жизнь от лиходеев3 на одной из дорог ведущую в Москву.
Дом сей был в три этажа. Залы широкие и роскошные, потолки высокие. Все здесь говорило о величии и подчеркивало благородство живущих в нем людей. Парк был сделан по высшему образцу европейских домов. Многие соседи смотрели и любовались прекрасным видом из окон. Откуда открывался вид на парк и лодочную станцию. Где дамы со своими спутниками садились в лодку и о чем-то своем разговаривали, любуясь природой с середины озера и на рядом плавающих диких уток – свиязей, а иногда даже на прилетающих лебедей. Не дом, а рай!
И вот на первом этаже жила прислуга, да о чем же это я, вот дуреха! Сейчас же так не говорят, по новомодному домочадцы! Да здесь жила эта Катька со своею трехцветной, простячкой кошкою Симкой. У нее всегда здесь была чистота и порядок. На втором этаже жила я с моим удальцом красавцем! Позже к нам прибился кот Матроскин. Блошистый, потертый, искусанный, но как ходил, словно это был граф, а не кот. А вот хозяйка жила на третьем этаже. Вела себя с нами учтиво, без хамства, как и полагается русской графине.
И так мы жили, не тужили, как вдруг к благородной даме пожаловала ее осиротевшая племянница. Ну, скажу тебе честно, моя залушка, на фуфыренная глупая девчонка! Знает что красива, а правильно распорядится своею женскою силою не могла. Так тетушка взяла на себя сей промах. Начала ее обучать как вести себя среди добродетельных людей. Собою Анна-Мария привезла аристократических кровей кошку Миланью.
И вот в один из вечеров, я приметила такую вот картину. Как начали разыгрываться кошачьи страсти. Да кто же мог бы подумать, что кошки тоже могут Любить?!
Наша Симка красавица из красавиц влюбилась в безродного пройдоху, в этого хитреца в приблудившегося бездомного кота.
– Милый, я тебе мышку принесла! – мурлыча, подсовывала она мышку.
– Да, зачем мне твоя мышь, не люблю я их, ты слышишь, не люблю! – грозно рычал он ей в ответ. – Ты посмотри, какая краля, правда глупа, как пробка, но за то аристократка, не то, что ты нищенской породы, – хвать мышку ему принесенную и потащил к Миланье в услуженье, только что вошедшую в дверь кухни.
Подойдя поближе и показывая всем своим видом, что желает ей сделать подарок, сей благородный кот поднес аристократке подношенье.
– Это-с вам-с! – игриво замурчал Матроскин. – Как спалось вам-с? – начал он. Она подняла лапу давая знак, остановится и не продолжать свое пустозвонство.
