Однажды беззаботный Рахим переменился в лице, упал на колени и стал истово кланяться и бормотать, косясь вверх и прикрывая затылок. «Что такое, Рахим?» – удивились мы. «Верхние люди прошли. Шесть человек, с оружием и собаками». – «Что за верхние люди? Чего перепугался?» – «Вам, городским, не понять. У нас, на Памире, есть нижний мир и есть верхний мир. В нижнем мы живем, то есть колхозы, совхозы, наши собаки, наши бараны, козы, машины. А как помрем, так часть из наших переселяется в мир верхний. Он почти прозрачный, а жители его ходят по воздуху. Иногда они приходят к нам и забирают скотину или живого человека уводят, если у них там не хватает рук для чего-то. Или девчонок замуж забрать могут. Некоторые возвращаются, а некоторые нет. Мать моя рассказывала: когда еще не замужем была, у них в ауле одна женщина жила, про которую говорили, что муж ее – из верхних. Никто из соседей к ней не заглядывал, боялись, да и она сама ни к кому не ходила; болтали про нее, что она спит на ходу, потому что ночью ей муж спать не дает». Я удивился: «Так получается, в ваших поверьях тот свет устроен подобно нашему миру, никаких отличий, просто туда мертвые переселяются вместе со своими пожитками?» – «Не все туда попадают, а может, мертвые совсем и не туда идут. Я тебе говорю – я вижу их: вдруг в воздухе засверкает, заблестит, будто вверху сойдутся много лезвий; их не видно, только когда поворачиваются, блестят». – «А какой они высоты?» – «Я знаю? Пять метров, шесть. И кони у них, как два слона». – «Так получается, когда верхние забирают живых, они их в великанов переделывают?» – «Зачем? Живые там у них в рабах ходят. Никто у нас про верхних ничего не знает, только боятся их, и всё. Кому охота раньше срока у верхних на снежных пастбищах рабствовать?». – «А где же они пасут своих коней? Им самим-то ведь тоже нужно чем-то питаться?» – «Они снегом питаются, а кони их лед лижут, как наши – соль. Живут верхние на неприступных вершинах, куда только альпинисты могут забраться. Говорят, перед тем как Сарыз затопило, они явились ночью в аул и всех жителей забрали к себе». – «А это что за история?» – «Землетрясение было, прорвало плотину на аул, теперь там озеро». – «А почему к себе взяли, а не спасли?» – «Зачем спасать, когда к себе забрать можно?»
Тогда история про верхний мир прозвучала для меня как объяснение недоступности горных вершин, издревле испытывавшей местных жителей. Никому из памирских жителей, хоть и привычных к высокогорью, ибо уродились здесь, не приходило в голову штурмовать горные вершины, чьи недостижимость и притягательность рождали мифологизированное к ним отношение, фольклорно выразившееся в легенде о верхнем мире и прозрачных его жителях-великанах. Но понемногу я начал различать иногда в массивных букетах заката слоистые структуры и граненые силуэты всадников, которые зарывались в кучевую сердцевину, пронизывали облака мерным галопом. Все то далекое студенческое лето я поглядывал вверх: не мелькнет ли где-нибудь блистание множества углов.
Я спустился в бар, заказал пива, пригубил бокал и понял, что Элизабет пахла только что скошенной травой. Сейчас она сидела, тихонько глядя перед собой, на свои положенные на стойку руки. «Повторить пиво, сэр?» – кивнул бармен, и я сообразил, что он не видит ее.
– Да, пожалуйста. И «Кровавую Мери» для моей девушки.
– Для вашей девушки. Она сейчас спустится?
