– Чего повыключался везде? – буркнула она вместо приветствия. – Тут «абонент недоступен», и там тоже, и вконтакте…
– Изфифи, – сказал я, работая челюстями. – Фовс-мафов.
– Чегооо?..
– ЧеФе. Фовс-мафовные обфояфельсфа…
Тут она все-таки улыбнулась.
И я тоже ей улыбнулся. А это в моем положении было смертельно опасно. Лянка то ли всхлипнула, то ли хихикнула, и я почувствовал, как щеки мои морщатся гармошкой, сам по себе растягивается рот, и оттуда прет смеховое цунами…
– Ффффррр! – рот мой фыркнул, как лошадиный, и из него брызнул во все стороны фонтан из хот-дога с йогуртом. Лянка еле успела отскочить.
– Ахахахаха! – то ли смеялась, то ли плакала она. Я поддавал жару, выхихикивая остатки фонтана, и в промежутках пытался вытереть рот рукавом, отчего Лянка ржала еще громче.
– Ой-ей-ей-еооой! – она повалилась в траву. Я немедленно рухнул туда же, к ней. – Оооой… Фффух! Ну что ты за человек, Марик? Марик-Кошмарик…
– Почему Кошмарик, а не, скажем, Комарик? – спросил я, когда смог говорить.
– Почему-почему… Для Комарика у тебя нос короткий, – она дернула меня за нос.
Я инстинктивно пихнул ее. Она – меня…
Уже целый миллиард лет я ни с кем не возился так – по-щенячьи, вперемешку со смехом, мошкарой и небом, таким синим, будто оно решило стать нашим озером. Мы пихались, боролись, и потом я все-таки поддался Лянке и дал ей повалить и оседлать меня, как добычу.
– Сдаешься? – вопила она, вцепившись мне в плечи, и дырявила меня своими глазами, красными и дикими, как у кошки.
Потом мы лежали рядом и молча смотрели, как ползут по небу облака, похожие на сладкую вату, которой я отравился год назад…
– Давай рассказывай, – вдруг сказала Лянка.
– Сначала ты, – говорю я.
– Почему это?
– Ну… ты первая сюда пришла.
Странно, но этот аргумент подействовал.
– В общем… – начала Лянка.
Когда она закончила, я молчал какое-то время, потому что мне никто еще не рассказывал таких вещей, и я не знал, что говорят в этих случаях.
Поэтому я просто матюкнулся как следует. Вообще я не матерюсь почти, и Лянка тоже, но иногда бывает, что слова кончаются, и остаются только матюги.
– …! – сказала Лянка, когда выслушала про мою маму и про ночь на вокзале.
– ……! – добавил я.
Мы переглянулись и рассмеялись. Как-то невесело это у нас вышло, не заразно.
– И что, мама тебя в Египет тащит? – спросил я.
– Ага. Мне этот Египет остохренел знаешь как? Она там с мужиками тусит, а я валяюсь, как мебель, в шезлонге. И не пойдешь никуда – везде эти отели, и заборы, и сплошной бетон. Наше озеро ей нафиг не надо. А папа… ну, ты уже все понял. Обещали замять без полиции…
– Угу. А мы теперь не знаю, как будем. Мы же на Майковой квартире щас. Вернется он, и…
– Слушай! – Лянка пихнула меня.
– Чего пихаешься?
– Ничего. А давай убежим!
– Давай! – сразу сказал я. – А куда?
– Тупой, что ль? А, ты же не выспался… извини. На Синее Озеро, конечно!
– То есть как убежим? – начал вдумываться я.
– А вот так. С умом, конечно, чтоб не нашли.
– Найдут!
– Найдут – не убьют. А не найдут – наше счастье. Сколько можно на них свою жизнь гробить? Лучшие годы пропадают!
– Ну… сбежим, и что потом?
– Потом вернемся. На озере побываем и вернемся… Надо им дать от нас отдохнуть. А то что-то мы их сильно напрягаем, тебе не кажется?
– Не без того, конечно…
Я умолк, потому что Лянкина идея вдруг проникла мне куда-то в печенки и начала там щекотать, и мне это с каждой секундой нравилось все больше.
