Парез небольшой, но глубокий. Почему – то эта боль приятна. С мазохистским удовольствием наблюдаю, как набухает ватка кровью. Нечто маленькое спружиненное и очень болючее, так долго до этого ноющее внутри, наконец, расправилось. Эдакий пружинный пульпит души. Жил, сволочь, где-то в области солнечного сплетения. Мерзенько так поджирал мои эфирные внутренности. Тихой сапой, знаете. А сейчас распрямился во весь рост. И нуждается в экстирпации. Вот, придумала новый вид хирургического вмешательства – «экстирпация гнилостного душевного пульпита». Самой смешно.
А вы в курсе, что после операций подобного рода жизненно необходимо орошение талой подсоленной водой? Теперь в курсе. Настоятельно рекомендую. Именно талой, так как эти слезы есть замороженные подавленные эмоции, копившиеся день ото дня – обиды, ревность, сожаления, непрощение, жалость к себе, страх, трусость и нелюбовь, любовь, неумение благодарить, неуважение… много их.
Талая, подогретая до температуры тела, вода с нужным электролитным содержанием и кислотностью как весенний дождь смывает все кровавые корки с моего внутреннего мира. Классно! Стало легче дышать. Оттолкнуться от фибринового сгустка на ладони и плыть в новую жизнь!
Может, и правда, у тарелки все в порядке с самомнением?
***
Пятнадцать лет в одном офисе. Ни убавить, ни прибавить. И все эти годы искрит. На этой почве ежедневные стычки. И вот, наконец, конгресс, отель, чужой город, синь и стынь за окном. «Иди ко мне». Требовательно так. Будто само собой разумеется. Ее взгляд в упор. Долгий. «Давай побережем друг друга». Он откинулся на спинку кресла. Глаза мелкие, лицо тяжёлое. «А знаешь, даже и не поэтому. Не будем портить впечатления». И вечер, и коньяк в тот день были великолепны.
***
Она потрясающая! Я готов смотреть на нее часами. Как, чуть высунув язык, аккуратно выводит сочинение в тетради или, задумавшись, над очередным алгоритмом на алгебре, легким движением убирает челку со лба. У нее глаза цвета спелого крыжовника. Веселые веснушки на скулах. Трогательно так. Губы красит перламутровым блеском. Чуть с рыжинкой. Ей идет. Она выше меня. Не слишком, но видно. Меня это убивает. Я так хочу быстрее вырасти. Мама говорит, что мальчики позже вытягиваются, и мне не в кого быть маленьким. Отец под метр девяносто. Но ждать некогда. Мне шестнадцать, и все никак. А она не смотрит на меня. Я всеми силами пытаюсь завладеть ее вниманием. Курю, выучился на гитаре играть, хочу набить тату.
Меня родители точно скоро грохнут. Папа говорит, что я девиант великовозрастный. Будто сам никогда не был в моей шкуре. И вообще, я уже перерос всяческое обсуждение своей жизни с предками. Хватит! Мое тело – мое дело! Тату набил. Тигра на одном плече и крест викингов на другом. Круто смотрится. Правда по закону, только с восемнадцати можно без согласия родаков. Но я нашел чувака, и он мне сделал. Ну погноилось чутка. Не портак, и ладно. Шнурки со мной три недели не разговаривали. Ну что ж, война, так война. Похер, вообще. Я ждал физры как дня рождения. Вышел без футболки бегать. Типа жарко. Препод прифигел, конечно. И замечание влепил. Про директора гундел. Ну и…с ним. Пацанам понравилось. И ЕЙ понравилось! Я был счастлив. Ну, и под шумок, погулять пригласил. А она сразу вся холодная такая, типа, ты кто ваще, чтобы я и с тобой?! Фыркнула так надменно. Я на физре видел, как она лифчик поправляла. С пушапом, грудь, видимо, маленькая. Чуть с ума не сошел, спать потом не мог. И родинка под ключицей у нее. Мужики наши говорят, типа она еще ни разу. Ни с кем. У нас в классе все девчонки уже, а она, вроде как, нет еще. Вот бы… Хотя, чего уж там… Анриал, конечно. Жизнь говно вообще. С телками мутить не хочу, а с ней, капец как. Еще с черепами терки вечные. Мать визжала, когда по физике очередной неуд приволок, как резаная. Типа, будешь дворником. Вообще из дома валить надо. На работу устраиваться и у кореша какого-нить залечь.
