– Уважаемый, – повторил Введенский.
Старик скривил лицо ещё сильнее, будто пытался вслушаться в то, он говорит.
– Меня зовут Николай Степанович Введенский, я из угрозыска. Вашим соседом был известный учёный Беляев, несколько дней назад его убили. Может быть, вы что-нибудь видели или слышали?
Старик раскрыл рот, его огромная нижняя губа задрожала, морщины на лбу дугообразно выгнулись. Он медленно повернулся к Введенскому правым ухом и громко переспросил:
– А?
Введенский замолчал. Осмотрелся по сторонам, набрал воздуха в лёгкие, наклонился, повторил громче:
– Я из угрозыска! В том доме, – он показал пальцем, – убили человека! Вы что-нибудь видели?
– А? – повторил старик, и его голова затряслась.
– Человека убили! – повторил Введенский. – В том доме! Видели что-нибудь?
Старик снова повернул лицо к Введенскому, посмотрел на него ничего не соображающими глазами.
– Море там! – показал он пальцем вправо.
Колесов подошёл к Введенскому, дёрнул за рукав:
– Николай Степанович, ну видите же – старик полоумный и глухой.
– Это вы кое-чего не видите, – тихо возразил ему Введенский. – А зря.
Он постоял над стариком, помолчал, подумал, зачем-то повёл ноздрями, будто пытаясь удостовериться, что почуял тот самый запах.
– Исмаил, не придуривайтесь, – продолжил он уже тихим голосом. – Я прекрасно вижу, что вы всё слышите и понимаете. А ещё у меня хорошее обоняние, и я вижу цвет ваших глаз. Если вы сейчас не пойдёте мне навстречу, я найду того, кто продаёт вам гашиш, и он надолго уедет в Сибирь.
Старик встрепенулся, глаза его приобрели осмысленность.
– Не надо, – сказал он таким же тихим голосом.
– Уже хорошо. А теперь расскажите, что вы помните о ночи с 12 на 13 сентября.
– Да, да… – Старик явно растерялся. – Извини, брат, я… Не надо только этого. Да, да. Я тогда проснулся ночью, часа в два, от криков. Оттуда, из дома.
Введенский кивнул и нахмурился.
– Кричал доктор, – продолжил старик.
– Профессор, – уточнил Введенский. – Других голосов не было?
– Нет, нет. Только он кричал. Страшно, громко. Кричал что-то… «Пошёл отсюда», кричал, да. «Пошёл отсюда, ты кто вообще такой». Гремело что-то, долго гремело, что-то упало, ещё слышал, как что-то разбилось…
Статуэтка, понял Введенский.
– А потом совсем жутким голосом кричал «сдохни, тварь». Очень страшно кричал. А потом, ну… потом просто кричал. Уже не словами. Кричал, мычал. Потом хрипел. Потом перестал.
– А вы что делали?
– Боялся, – честно ответил старик. – Потом, когда затихло, вышел сюда на крыльцо, посмотрел – свет в гостиной горит, но ничего не видно. Посидел тут полчаса, потом в сон стало клонить… Жуткое дело. Клянусь Аллахом, ничего больше не знаю.
– Сможете повторить то же самое под протокол?
Старик кивнул.
– Хорошего вечера. Спасибо, что помогли. Но замечу, что вы плохо знаете ислам, думая, будто он разрешает курить гашиш. Умар ибн аль-Хаттаб[8] определял все вещества, затуманивающие разум, как хамр – то есть нечто неприемлемое для правоверного мусульманина. А Шейх-уль-Ислам ибн Таймийя[9] прямо писал, что гашиш, как и любой другой хамр, запретен и за его употребление полагается сорок или восемьдесят ударов плетью. Советский уголовный кодекс более гуманный. Жить по нему намного проще, чем по шариату.
Старик молчал.
– Я не хотел напугать вас, – улыбнулся Введенский. – Вам это не грозит. Я очень благодарен вам за неоценимую помощь. Доброго вечера.
