Доктор в недоумении развёл руками:
– Так ведь я клятву давал, Гиппократа. Моя дело – жизни спасать, а не…
– Ха! Насмешил! Вот и спасай девчонку, коли такой добренький. Уноси её отсюда! А то я её придушу, как только уйдёшь. Понял? – зашипела, приподнявшись на кровати с застиранным серым бельём и широко раскрыв водянистые глаза, женщина прямо в лицо доктору.
Доктор непроизвольно отпрянул, выражение его лица приобрело брезгливый оттенок. Какое-то неприятное чувство, название которого он до этого не знал, начало заполнять его, оно прибывало и прибывало, пока, наконец, не переполнило его и не вылилось со страшной силой из души в пространство физического бытия. Он ощутил мрачное презрение к этой потной, грубой, неблагодарной бабе, рожающей от каждого своего мужика. Ему казалось, что он теперь и есть это самое ощущение, что никогда больше он не сможет избавиться от него, что с этих пор он обречён всю оставшуюся жизнь носить это презрение в себе, состоять из него, дышать им.
Некоторое время доктор смотрел на широкое красное лицо роженицы, с глубокими порами и бородавкой на левой щеке, на её рыбьи глаза с короткими бесцветными ресницами, на мокрые от пота волосы и рыхлые плечи, бесстыдно торчащие из-под простыни, которую та накинула на себя второпях, смотрел до ненависти, до тошноты, пока не начал задыхаться от собственных чувств и мыслей. Он перестал ощущать воздух, пространство вокруг него стало тягучим и скользким, отвратительно маслянистым. Он стал ловить воздух губами, глупо, как рыба, открывая рот и понимая, что спасения не будет. И вдруг всё кончилось, так же резко, как и началось: голова стала ясная, мысли – чистыми, фонари по-прежнему заглядывали в окна дома, а ночная улица, как и пять минут назад, встречала запоздавших путников своей неприветливой холодностью.
Мужчина тряхнул головой, провожая ночное наваждение, и неожиданно по-деловому обратился к истеричке:
– Я правильно вас понял, что вы не хотите видеть своего ребенка, и, если девочка сейчас исчезнет из вашей жизни, вы никогда о ней больше не вспомните?
Та же, будто только этого и ожидала, заголосила на весь дом:
– Я и сейчас о ней не помню! Знать её не знаю и видеть не хочу в своём доме! Вот!
Она махнула рукой в сторону входной двери и демонстративно отвернулась, скрестив руки на огромной груди – мол, делай что хочешь, я ничего не вижу.
– Отлично.
Врач вдруг быстро засобирался. Засунул в саквояж невымытый после процедур инструмент, скидал в одну кучу грязные тряпки, сунул деньги в карман пальто.
Дверь освещённого дома захлопнулась за ним со звуком настигающей его судьбы.
– Чудо, – чуть слышно прошептал, прижимая к груди тёплый комок только что спасённой им маленькой души, доктор и с тихой благодарностью посмотрел на небо.
НАОБОРОТ
(экзистенциальная зарисовка)
Чёрт подошёл к сидящему на краю мира ангелу и дал ему лёгкую затрещину – шутя.
– Чего скуксился, брат? – весело окликнул он задумавшегося приятеля.
От неожиданности ангел подскочил и едва удержался, чтобы не сказать обидчику ничего плохого.
– Эээээ…. Что-то ты совсем приуныл, – чёрт сел рядом и посмотрел на точёный профиль крылатого.
– Не брат я тебе, – обиженно выдавил из себя ангел, – шёл бы ты отсюда, а то подумают ещё, что я вожусь с тобой.
– Ой, ой, ой… Как заговорил! Как помощи просить, так ко мне, а как мне захотелось поговорить, так ступай вон, – чёрт покопошился и достал из недр сумы бутылку водки. – Пить будешь?
