– Ну а ведет он как? Не теряется?
– Нет, все время что-то обсуждает с детьми. Вы знаете, Генриховне такой стиль не по душе.
Учительница математики как бы невзначай покашляла в кулак.
«Подпевала», – успела подумать Фаина.
Постучав в дверь, в учительскую вошла Ергольцева, вызвав недовольные взгляды своей укороченной юбкой.
– Можно журнал девятого «Б», пжалста?
– Что тебе говорили про жвачку, Надя? – подала страдальческий голос Элеонора Павловна.
– Какую жвачку? – вылупила девочка глаза, одновременно сделав глотательное движение.
– Она ж не переваривается, золотко!
– Кто спрашивает журнал? – деловито спросила Фаина Рудольфовна.
– Директор! – подбоченилась Ергольцева.
– Ну, тогда…
Девушка вышла с гордо поднятой головой.
– Не нужно давать журналы детям, – послышался угрюмый голос учительницы с кислым лицом, – об этом не раз говорилось на педсовете.
– Это ж Ергольцева, – сказала Элеонора Павловна в потолок. – У девки, может, ноги и от ушей растут, но голова тоже не пустая. Не станет она ничего править. Ну, максимум оценки по математике посмотрит.
С дальнего конца учительской послышалось недовольное сопение. Хотя сложно сказать, был ли здесь дальний конец. Кто-то утверждал, что учительская переделана из квартиры директора – не Марии Львовны, а того, предыдущего, который в старые времена жил прямо на работе.
Учителя всегда существовали и двигались в тесноте. Чтобы одному человеку взять из шкафа журнал, нужно было дождаться, пока другой развернется и протиснется между стеной и столом.
Любой разговор в учительской рано или поздно, несмотря на всеобщую занятость и разнообразие возникающих вопросов, обязательно возвращался к одной-единственной теме: обсуждению самых выдающихся учеников. Выдающихся способностью портить кровь учителям или просто сильно отличающихся на фоне остальных в классе. И разговор этот затевался не ради сплетен, но служил верным способом разгрузить кузов накопившихся жалоб.
Еще раз обсудили нервозность Каштанова, посмаковали историю с Ангелиной Чайкиной, девочкой из восьмого «А», которая почти ежедневно кричала в школьном дворе на мать.
Говорили, что за ней приходит какой-то увалень из колледжа. Посомневались в том, что она ведет целомудренную жизнь. (Ну, иногда можно и посплетничать, не всегда же только жаловаться.) Чайкина, впрочем, сама распространяла о себе подобные слухи, не особо скромничая.
Вспомнили Гришу Юпитерова по кличке «Табакса» – худого и высокого, как жердь, одиннадцатиклассника, сына главы муниципалитета Морского района Города Дождей. Юпитеров носил на лице бородку, напоминающую обрывки стекловаты, и очень ею гордился. Помимо бороды его гордость вызывали рваные в самых замысловатых местах джинсы, звук собственного голоса и протекция отца. Он был единственным человеком в школе, кто не носил формы и портфеля. Несмотря на любые попытки руководства повлиять на него, все, что он имел с собой на уроках, – это пачка сигарет, мобильный телефон и презрительная улыбка. Кроме того, молодой человек полностью оправдывал свое прозвище, – даже завхоз, достопочтенная Метательница Ядра, не могла сравниться с ним по шлейфу курительных ароматов.
Поворчали, но не сильно, на Любу из шестого «А», девочку, с которой не дружит никто в классе и которая заглядывает в кабинеты и подкарауливает учителей, чтобы в шутку напугать, – как будто ей пять лет.
– А новенького мальчика из шестого «Б» встречали? – поинтересовалась Фаина. – Тот еще субъект. Родители хорошо над ним поработали в плане, хм-м-м, религии…
