Другая перемена тоже была значительной, но ее не так легко описать, поскольку он осознал, что какая-то новая часть его самого, доселе непробужденная, медленно пробуждается к жизни из самых глубин его сознания. Эта новая часть себя была почти что другой личностью, и он никогда не наблюдал ни малейшего ее проявления без странного трепета в сердце.
Ведь он понимал, что она начала следить за Управляющим!
Джонс привык, поскольку ему приходилось работать в условиях, которые были ему совершенно неприятны, полностью отвлекаться от дел, как только заканчивался рабочий день. В рабочее время он строго следил за собой и закрывал на ключ все внутренние мечты, чтобы внезапный прилив сил из глубин не помешал выполнению его обязанностей. Но как только рабочий день заканчивался, ворота распахивались, и он начинал получать удовольствие.
Он не читал современных книг на интересующие его темы и, как уже говорилось, не проходил никаких курсов обучения, не состоял ни в каких обществах, занимающихся полусказанными тайнами; но, встав из-за стола в комнате управляющего, он просто и естественно входил в другой мир, потому что был его старым обитателем, законным жителем, и потому что ему там было место. По сути, это был случай раздвоения личности, и между Джонсом из пожарно-страховой конторы и Джонсом из тайны существовало тщательно разработанное соглашение, по условиям которого, под угрозой серьезных штрафов, ни один из них не требовал другого в нерабочее время.
Стоило ему добраться до своих комнат под крышей в Блумсбери и сменить городское пальто на другое, как железные двери конторы с лязгом распахивались за его спиной, а впереди, на его глазах, сворачивались прекрасные ворота из слоновой кости, и он вступал в мир цветов, пения и прекрасных завуалированных форм. Иногда он совсем терял связь с внешним миром, забывая пообедать или лечь спать, и лежал в состоянии транса, его сознание работало далеко за пределами тела. А в других случаях он ходил по улицам в воздухе, находясь на полпути между двумя областями, не в силах отличить воплощенную форму от невоплощенной, и, вероятно, не очень далеко от тех слоев, где двигались, думали и находили свое вдохновение поэты, святые и величайшие художники. Но это происходило лишь тогда, когда какое-то настойчивое телесное требование препятствовало его полному освобождению, а чаще всего он был полностью независим от своей физической части и свободен от реальной области, без помех и препятствий.
Однажды вечером он вернулся домой совершенно обессиленный после тяжелого рабочего дня. Управляющий был более чем обычно груб, несправедлив, вспыльчив, и Джонса почти уговорили отказаться от своей привычной политики презрения и ответить ему тем же. Казалось, все пошло наперекосяк, и весь день грубая, низменная натура этого человека была на высоте: он стучал по столу своими огромными кулаками, оскорблял, беспричинно находил недостатки, произносил возмутительные вещи и вообще вел себя так, как он и был на самом деле – под тонкой оболочкой приобретенного делового лака. Он делал и говорил все, чтобы ранить все, что можно ранить в обычном секретаре, и, хотя Джонс, к счастью, жил в мире, откуда на такого человека смотрели свысока, как на дикое животное, напряжение все же сказалось на нем, и он впервые в жизни добрался до дома, размышляя, не наступил ли момент, за которым он уже не сможет сдерживать себя.
