Официально Размон Михайлович был директором кафе «У Размона». Днями оно превращалось в благотворительную, для беспризорников, мороженицу с накрахмаленными салфетками, ночами – в приют бешеных псов и их шмар. Момент метаморфозы остался загадкой. Как и превращения его повара – невзрачного человека, становившегося по щелчку пальцев Адольфом Гитлером, Мэрилин Монро, Мао Цзэдуном, Майклом Джексоном и кем хочешь. Вот он лунной походкой, в клубах пара, выплывает из кухни на ещё не занятый ночными красавицами подиум и пеной на губах, беспорядочно жестикулируя, несёт тарабарщину:
– Герда зи зинд Елоиза! Фридрих аляйн! Готт унзер данк, варум зи думкоппф хабен херре унд херррен!
– Усиа сюа сере ванг гоньдо дон-иньгун!
И на стол являются варёная молодая картошка, малосольные огурцы, зелень и сыр в лаваше, запотевшая водка и ледяной боржом.
Когда пришла Москва, Размон Михалыча убили, восемь пуль в лобовое стекло.
Я перешёл площадь, теперь «У Размона» была пивнушка. За деревянными столами печалились мужики («Пейте, мальчики, все беды от недоёба», – ласково утешал их присмиревший артист в поварском колпаке). Отдельно печалилась барышня в золотых кудельках, словно нарисованная сладострастной мечтой зэка, пустынно глядела в стену и хлопала накладными ресницами. Её подруга с мокрым носом, висящим над отрезанной (или заячьей?) верхней губой, елозила на коленках стальноглазого, с бомбой за пазухой, студента. Подвешенный в углу маленький чёрно-белый телевизор без звука показывал научно-популярный фильм о жизни и творчестве Рихарда Вагнера.
Из кусков прочих человеческих существ, разбросанных по столам и лавкам, можно было бы, пожалуй, слепить Вия.
– Они шли на Бермудские острова по карте, нарисованной на ресторанной салфетке. – Есть ли цена у вашего сокровища? – Балет для меня как прозрачное стекло, я понимаю, что и почему. – Место женщины на кухне. Если она иногда оттуда выползает, то надо укоротить цепь. – Два раза с футбольной командой! – А я ей говорю: хочешь подружиться с моим слонёнком? – Вчера с мальчиком одним заходим, он такие истории прикольные рассказывает, он с Васильевского сам. – А я была на даче. – Мне снилось, что Ленка Семёнова родила глаз, гнойный, и вместо зрачка в нём – металлический шар. А хотела ребёнка. – Она была пьяная. – Приехали часов в пять в посёлок Весёлый. Окна разбиты, дождь полыхает, шакалы воют. – Куда?.. – Она на моём уе вертится, а я спрашиваю: кто ты такая? – Ты думаешь, как делается искусство: кружевное жабо, белые манжеты, человек торжественно входит в комнату, закрывает дверь и – приступает?
– Америку открыл Колумб, Америка – страна залуп, Америка – томатный сок, Америка – звезды кусок! – гнусавил, свесив ноги с подиума, старую дворовую песенку мой опохмелившийся площадной визави, и зал подхватывал:
– Это не буги, это не джаз, это три негра грызут унитаз!..
Когда негры изгрызли унитаз, прилетели голуби.
– Тише, дети, бога ради тише, голуби целуются на крыше, это же сама любовь ликует, голубок с голубкою воркует!
– А там вдали, у реки, где горят фонари и святые на сбор собираются, они горькую пьют и на бога плюют и ещё кое-чем занимаюцца!
– …Куда рвётся твоя душа? что ищет в городе детства?
– Почему не сжёг картонную коробку, в которой топот по тёмному школьному коридору с прижатой к сердцу холодной бутылкой дармового молока, зеленые морские стёкла, морские камешки и химеры, химеры, рассыпающиеся, чуть тронь, – в прах.
