Четыре трагедии Крыма - страница 45

Лейтенант штаба Черноморского флота Владимир Антонович Лидзорь сидел 21 февраля в севастопольской тюрьме, позже он вспоминал: «Часов в 11 ночи вся тюрьма затихла. Ничего не подозревающие люди уснули… А под покровом ночи на кораблях решалось гнусное и ужасное дело. Там решалась судьба многих ни в чем не повинных людей.

Подогреваемая кровожадными статьями выходящих тогда в Севастополе “интернациональных газет” “Таврическая Правда” и “Путь борьбы” и кровожадными телеграммами Троцкого и других комиссаров разнузданная, звериная банда матросов, “красы и гордости революции”, от которых отшатнулось все светлое и чистое, собрала свой митинг и дала Ганнибалову клятву уничтожить всю интеллигенцию, офицерство и буржуазию…

…В 2 часа ночи 23 февраля 1918 г. ворвалась в тюрьму первая банда матросов, они по списку потребовали от комиссара тюрьмы выдачи пяти заключенных. Комиссар по телефону запросил Совет (Совет всю ночь заседал во дворце главного командира флота), как ему быть: выдавать или нет. Из Совета ответили: выдавать, кого потребуют матросы. В списке значились: адмирал Львов, капитан 1 ранга Карказ, капитан 2 ранга Цвинман, муфтий Челебиев и бывший старший городовой севастопольской полиции Синица. Им связали руки назад (вязали руки матросы и рабочий плотничной мастерской Севастопольского порта Рогулин). Их повели. никто из обреченных не просил пощады. Дорогой до места убийства, в Карантинной балке, как передавал потом рабочий Рогулин, их истязали: больного старика Карказа били прикладами и кулаками и в буквальном смысле волокли, т. к. он болел ногами и не мог идти, адмирала Львова дергали за бороду, Синицу кололи штыками и глумились над всеми. Перед расстрелом сняли с них верхнюю одежду и уже расстрелянных, уже мертвых били по головам камнями и прикладами.

Мы, оставшиеся в тюрьме, ждали своей очереди. Мы простились друг с другом, наскоро написали письма родным.

В 4 часа утра в тюрьму ворвалась вторая банда матросов. Эти брали без списка, кто подвернется под руку.

Взяли: полковников по адмиралтейству Шперлинга, Яновского, капитана 2 ранга Вахтина, лейтенанта Прокофьева, мичмана Целицо, поручика по адмиралтейству Доценко (на другой день после расстрела был получен ордер Совета на его освобождение), прапорщиков по адмиралтейству Кальбуса и Гаврилова, матроса Блюмберга и инженера Шостака (последним трем – Блюмбергу, Шостаку и Гаврилову – удалось бежать из-под расстрела; Шостак был ранен и умер в июне 1918 г.). Всем обреченным связали руки, хотя полковники Яновский и Шперлинг просили не вязать им руки: “мы не убежим”, говорили они. И эти пошли на свою Голгофу, не прося пощады у своих палачей, лишь у мичмана Целицо выкатились две слезинки – мальчик он еще был, вся жизнь у него еще была впереди, да прапорщик Гаврилов о чем-то объяснялся с бандитами… Их увели, а нам, оставшимся, сказали: “Мы еще придем за вами”. Минут через 15–20 глухо долетел в камеру звук нестройного залпа, затем несколько одиночных выстрелов, и все смолкло. Мы ждем своей очереди.»[44]

А вот рассказ простого матроса Беляева: «Матросов было много, 3000 человек. Все они заняли улицы города, сам город был оцеплен так, чтобы никто не убежал. Я не знаю, как они, а я арестовывал и приводил в Совет, но Совет от арестованных отказывался, говорил, что это не нужно, т. Пожаров уговаривал, чтобы этого не было. Их увели обратно и привели человек 60 или 40, а может, 50, в Морское собрание. Когда все люди были собраны в одной комнате, я посмотрел на них; там были и офицеры, и священники, а так – просто разные, кто попало. Там были совсем больные старики. Половина матросов требовала уничтожить их. Была избрана комиссия, куда попал и я. Я старался, чтобы люди шли через эту комнату. Людей было много, были и доктора, была уже полная зала. Было много людей. Матросы не знали ничего. Никто не знал ни арестованных, ни того, за что их арестовывали. Больше стоять было негде. Пришла шайка матросов и требовала отдачи. Я уговаривал, что это офицеры на выборных началах, доктора и старики. Ничего не слушали. Согласились вывести из залы. А около 12 ночи звонит телефон из городской больницы. И тогда я узнал, что всех поубивали. Я слыхал, что в Стрелецкой бухте на пристани много убитых»