Он протянул мне очередной лист бумаги.
– Здесь перечень вещей, которые были при вас. Посмотрите, все ли на месте. Деньги, часы, может быть, драгоценности, ну там кольцо или запонки.
Я внимательно прочитал.
– Нет, все на месте. А что вам сказал риэлтор?
Сержант задвинул резинку поглубже за щеку:
– Мы проверим сэр, не волнуйтесь. Вообще, дом был снят на сестру одного из этих парней, ну, что я вам показывал. И продавать она вроде как не собиралась. Да, подытожил он, путаница какая-то.
Напоследок он пожелал мне скорейшего выздоровления. Следом за ним пришел врач. Улыбчивый пожилой джентльмен с бородкой, в прекрасном настроении. От него я узнал, что скорую вызвала полиция. Меня приняли без сознания с сотрясением мозга и рассечением кожи в районе затылка.
– Ерунда, царапина. Могли зацепить мебель при падении. Еще пару тестов. Посмотрим динамику. Словом, денек-второй, и отпустим вас на поправку. Нечего тут, юноша, прохлаждаться.
Таблетки, видимо подействовали. Боль притупилась, и я заснул.
Некоторое время спустя меня разбудил легкий стук в дверь. На пороге появилась Хлоя. Заплаканное лицо, скомканная салфетка в руке. Мы поцеловались. Вернее, она прикоснулась губами к моей щеке с пробивающейся щетиной.
– Ты должен уехать – первое, что сказала она, присев у кровати.
Я покачал головой:
– Только с тобой.
Она взяла мою руку, поднесла к губам:
– Прошу тебя.
Я прикоснулся к ее коже:
– Мы можем уехать вместе, куда угодно. Ты, я и Чак.
Она мгновенно стала серьезной:
– Меня он не тронет. Тем более Чака. Он даже приблизиться не смеет, у него судебный запрет.
– Может быть, – согласился я, но на его псов этот запрет не распространяется.
– Ты не понимаешь, – она изобразила ужас. – Это страшный человек. От него сбежать невозможно.
– Давай попробуем, – не сдавался я.
Она встала и отвернулась к окну:
– Я уже пробовала. Четыре города за десять лет.
Я расклеил ссохшиеся губы в улыбке:
– Значит, я мог стать пятым твоим ухажером, закатанным в асфальт.
– Дурак, – бросила она, не поворачиваясь. – Это я вызвала копов. Должна была ехать к тебе, и вдруг кто-то позвонил из школы, просили срочно явиться. Я поехала, а потом додумалась перезвонить Чаку. Он сказал: все ок, мам, все нормально, ни сном ни духом. Ну, я и поняла.
– Давай потеряемся, – прошептал я. У меня есть деньги. Нам хватит.
Она не ответила. Долго стояла, разглядывая что-то за окном.
– Ты не понимаешь, – произнесла она наконец. – Он – отец Чака. Е-нутый на всю голову, но отец. Для него он готов сделать все, что угодно. И потом… – она запнулась. В палате повисло минутное молчание.
– Ну да, сказал я, он тебя любит.
Я ухмыльнулся:
– Понравилось жить в золотой клетке?
Она обернулась. Посмотрела мне в глаза. Затяжным, пронзительным взглядом. А потом, не проронив ни звука, вышла из палаты.
Под вечер мне сделали перевязку и поменяли капельницу. Обычно при сотрясениях нарушается сон, сказала сестра, поэтому мне дали снотворного. Я лежал, отстраненно наблюдая за тем, как краски дня постепенно бледнели, уступая всепоглощающей серости, все более и более зыбкой. На противоположной стене под потолком висел телевизор. Я не включал его. Последний раз я попал в госпиталь в тринадцать, когда мне удалили аппендицит. Это была другая больница, в другом штате. Почти двадцать лет назад. Но, похоже, не все меняется в этом мире.
