Четырёхгорка - страница 10



– Музейным делом.

– Ух ты, здорово! А то я думал, что ты ещё на бирже спекулируешь.

– Во-первых, на бирже я играл. Всё ведь лучше, сначала думал, чем по танкам палить виртуальным. Да, играл на бирже. Но ведь это тоже всё виртуальное. Хотя и выигрывал. Но очень нервно это. Организм истощает. Завязал, когда понял, что хочу на аукцион выставить собственную квартиру вместе с женой и детьми… Понял, что голова превратилась в полигон для утилизации реальности. И вскоре понял, в чём моё предназначение. Вот тогда и стал музейным работником.

– А как музей-то называется?

– Музей великих экскрементов.

– Экспериментов?..

– Да нет, ты не ослышался. Именно экскрементов. Ты ведь слышал, наверно, что искусство сейчас актуализируется, переформатируется и вообще превращается… Превращение это, ты сам знаешь, проходит болезненно. Порой с кровью. От неправильного пищеварительного процесса, от перенапряжения. У женщин, как известно, всё происходит циклично. В них есть стремление к гармонии. А гармония сейчас вообще неактуальна. Она ушла в Чёрный квадрат Малевича. Я так теперь всем и говорю, по принципу объявления, помнишь, раньше такие вешали: «Ушла на базу». Говорю: все вы ушли в чёрный квадрат. А вышли из него мы, черти не черти, но совсем другие люди, посвящённые. Он ведь, этот Малевич, известно, мог нарисовать квадрат любого цвета. Хоть красный, хоть синий. Он и по жизни так поступал. Читал я у кого-то: надо – создал эскизы военной формы красноармейца. Ещё надо – создал эскизы формы для эсэсовцев. И та и другая – оригинальны. Обрати внимание, сравни и всё поймёшь. Он действовал как настоящий, великолепный либерал. Одинаково ко всем относился, если платили хорошо. И либералы ведь это знают: пока платят хорошо, войны не будет. Перестали деньги платить – скоро пушки начнут палить, проволоку колючую тянуть, покрышки жечь, значит, надо рвать когти! На пушках, проволоке и покрышках тоже можно будет какое-то время зарабатывать, а потом – надо валить ещё подальше. Иначе сольют в унитаз. Валить и зарабатывать на расстоянии.

– Значит, Малевич и либералы твои кумиры?

– Это не кумиры, а учебники. Жизнь по ним делать надо.

Здравствуй, Я!

– Да, я хочу свариться в этой ванне. Я буду большим красным раком! Добавьте сюда соли, а то с пивом меня никто не будет кушать! Дайте мне пива, я буду пить пиво и закусывать своей ногой. И ты, Алина, залезай ко мне. Ты будешь креветкой, у тебя белое мясо. Ты будешь крупной креветкой!

Гудела горячая струя, жена Алина суетилась, уговаривая Вову прекратить, выключить горячую воду. И вообще это невыносимо, свинство какое-то. Когда же это прекратится?! Его пьяные выходки выходят за всякие рамки… Алина начинала плакать. Но тут же снова воспалялась, хватала Вову за волосы, за уши, потом перехватывала под мышки, пытаясь вытащить мужа из ванны, но всё было тщетно. Он кричал, вырывался, обливал Алину горячей водой, а она ужасно боялась его утопить, но ещё больше боялась сварить из Вовы бульон.

В какой-то момент Алина выронила Вову. И он погрузился в воду с головой, а вынырнув, страшно закричал: «А-а-а, сварила голову! Свёкла, свёкла для винегрета, уши мои уши! Они завяли. А теперь они лопнут! Вытаскивай меня скорее! Вытаскиваемся. Как мне плохо. Мне холодно. Я трясусь. Пожалей меня, Алина!»

2

В этом доме ещё нет старинных часов, но есть дорогие электрические. Они подмигивают цифирьками, считают, считают и мешают жить. Они воздействуют на сердечный ритм. Они подстраивают сердце под свою электронную программу. И время они считают другое.