– Он на меня накинулся как одержимый, – делилась Леночка. – Он меня и душил, и облизывал, и заставлял делать ему больно. Настоящий художник, с фантазией… Или сексуальный маньяк. У него комплекс Пигмалиона, это он сам рассказывал, он обожает своих натурщиц… Не может пропустить ни одну… – Леночке, когда ее выкупил Погоржельский, исполнилось чуть больше двадцати.
Погоржельский, надо думать, остался Леночкой доволен – не скупился на подарки и написал с нее массу портретов – один, довольно странный, на котором Леночка была совсем не похожа на себя, а скорее на деревянного идола, висел прямо над кроватью, так что Левин часто его разглядывал, – но, увы, Маэстро оказался до сумасшествия ревнив и истеричен, не раз и не два угрожал Леночке перерезать себе вены.
– Ты, конечно, совсем не давала ему повод? – усомнился Левин.
– Бывало, конечно, – засмеялась Леночка. – Первое время я старалась быть паинькой. А потом мне все это надоело. Он воображал себя супергероем, эдаким маленьким мачо. А на самом деле – обыкновенный хлюпик.
Про Погоржельского Левин знал немного. Что Леночка прожила с ним несколько лет и что расстались они со скандалом из-за новой натурщицы, Юлечки, которую Погоржельский привел вместо Леночки в мастерскую. Впрочем, и Леночка к тому времени не раз наставила ему рога. Ребенок их, Миша, тот самый, что лупил Левина по ногам, остался при разводе с Погоржельским, и Леночка вроде бы была довольна, но несколько лет спустя они с новым мужем, Мишей-старшим, решили Мишу-маленького похитить, когда Погоржельский привез по их просьбе сына в Израиль. Миша-старший, тот, понятно, служил всего лишь исполнителем, чужой ребенок был ему совершенно ни к чему, все, очевидно, затеяла взбалмошная Леночка. Однако затея провалилась: дело дошло до суда, и израильский суд присудил вернуть Мишу-маленького Погоржельскому. Ребенка, со слов Розы Михайловны, будто бы спрашивали, где и с кем он хочет жить, и Миша-маленький выбрал отца. Но это, наверное, случилось через год после той сумасшедшей ночи.
«Однако отчего все-таки Леночка подписалась Фельдман?» – не раз и не два прокручивал в голове Левин. Если Леночка не хотела писаться Погоржельской, – рассталась-то она со своим художником со скандалом: делили имущество и маленького Мишу, а больше выясняли, кто кому и сколько раз наставил рога («Любовь разбилась вдребезги о ладью жизни», – с улыбкой повторяла Леночка услышанную где-то фразу) – любовь разбилась, но не до конца; изредка, как догадывался Левин, они встречались до самого Леночкиного отъезда в той самой необъятной кровати среди взирающих со стен картин и стыдливо отвернувшихся статуэток Мадонны из папье-маше, где он, Левин, провел одни из лучших часов своей жизни, – если Леночка не хотела писаться Погоржельской, так ведь оставалась в запасе и другая фамилия: Бялик. Очень даже поэтическая фамилия[21] в честь этого самого Миши-рогоносца. Или Мишистаршего. Но, хоть и рогоносец, мужчина он был молодой, приятный и даже красивый, спортсмен и куда как виднее художника-мазохиста со всеми его комплексами и премиями (что Погоржельский получил престижную премию, так это Левин слышал по телевизору самолично вскоре после того, как Леночка с Мишей-старшим умотали в Страну обетованную). Обыкновенный оксюморон: за что раньше третировали и били, а пару раз завели для острастки уголовное дело, за то же самое и наградили Погоржельского в Новой России!
