Мама дорогая, ничего себе у него болт!
Кажется, кто-то капитально влип. Когда ты, идиотка, голосовала по ночам поливалкам и бетономешалкам, думала, что с тобой больше ничего уже случиться не может, правда? Но любое везение когда-нибудь заканчивается. Если тебе на роду написано быть изнасилованной и убитой, значит, так и будет. Однажды сорвалось, потому что помешали, но пьеса должна быть закончена. И теперь режим бешеного зайца уже не поможет.
Но надо хотя бы попытаться, что ли? Кричать, вырываться, царапаться…
Он легко прикоснулся губами к моим, и я с ужасом поняла, что… отвечаю.
Сука, блядь, это что?!
Это то самое пресловутое предающее тело из лыров?! Ее дерут всухую, а она вдруг течет, кончает и влюбляется в насильника. Я сама всегда над этим смеялась. И что?
Впрочем, похоже, насиловать меня никто и не собирался. Вовсе не дикий поцелуй с языком по самые гланды, за которым следует треск разрываемой одежды. Нет, осторожно, мягко. Как будто разведка, и вовсе не боем. Или вопрос: ты не против?
А я и сама не знала, против или нет. Голоса разделились поровну.
С кем только я не целовалась за сорок лет. И как только не целовалась. Но уж точно не так. Не с мужиком, которого увидела впервые и даже имени которого не знала. Да ладно, я его и не рассмотрела толком. Но страх почему-то вдруг ушел.
Было в этом поцелуе, вполне так целомудренном, что-то… сладко, порочно волнующее. Когда сердце не бьет в бубен, а лишь слегка ускоряет ход. Когда совсем немного не хватает воздуха, и пытаешься вдохнуть чуть глубже. Когда не колотит крупной дрожью, а только подрагивает внутри, тонко, едва заметно. Это было похоже на один – всего один! – глоток дорогого вина, который не дурманит, а окутывает все вокруг легкой дымкой.
Перехватив дыхание, он прижался лбом к моему лбу, по-прежнему глядя в глаза, и я никак не могла отвести взгляд, словно под гипнозом.
- Как тебя зовут?
- Евгения, - ответила я, с трудом проглотив слюну.
- Я Николай. Послушай… - он резко дернул рукой, высвобождая часы из-под края рукава. – Я опаздываю зверски. Черт, уже опоздал. Телефон дашь?
Нет, нет, нет, не хочу, не надо!
Я молча кивнула. Отпустив меня, Николай достал телефон из кармана, и я продиктовала номер. Дозвон делать он не стал. Так торопится? Но это две секунды. Или просто не захотел, чтобы его номер был у меня? Чтобы полностью оставить инициативу за собой?
- Ну… счастливо!
- Счастливо, - машинально повторила я, глядя, как он садится за руль.
Заурчал двигатель, брызнула из-под колес снежная каша. Еще мгновение – и две раскаленные точки габаритов скрылись за поворотом. Бросив в багажник трос, я открыла водительскую дверь и чуть не плюхнулась на забытый апельсин.
***
«Я ехала домой, душа была полна…»
Чем? Что это вообще было-то?
Если б я знала! Но раздрай в башке поселился конкретный.
Выехав на трассу, напряженно рыскала глазами: вперед, влево, вправо, в зеркала. Снег повалил еще гуще, то и дело приходилось объезжать аварии. Но при этом в мыслях я без конца прокручивала недавний эпизод.
Когда тебе сорок, со знакомствами все непросто. И дело даже не в том… не только в том, что ты уже не та красотка с гладкой мордашкой и задорно торчащими сиськами, какой была двадцать лет назад. Если отбросить в сторону исключения и статпогрешность, то мальчики от двадцати до тридцати с хвостиком не смотрят на сорокалетних теток, им подавай девочек-ровесниц. Твои ровесники не смотрят, потому что тоже хотят девочек. А те, кто постарше… Положа руку на сердце, и сорокалетние мужики ан масс уже совсем не торты, что уж говорить о тех, кто старше?
