А сейчас Бортэ была рядом. Полная света и нерастраченных чувств, она вернулась к нему. И Тэмуджин увлёк её за собою – как можно скорее, нетерпеливо и неотвратимо – подальше от людских глаз.
…Чильгир-Боко был позабыт, словно его никогда не существовало на свете. Он ничего не значил в эти счастливые мгновения ни для Тэмуджина, ни для Бортэ.
Однако, вернувшись к стержню событий, мы увидели бы его мчавшимся на возке в растерянных чувствах и бешено изрыгающим ругательства. После чего Чильгир-Боко, решившись наконец расстаться с награбленным имуществом, тоже спрыгнул наземь с возка – и пустился наутёк что было духу.
Звёзды равнодушно взирали на него сквозь оголённые кроны деревьев, а он, не поднимая головы, смотрел себе под ноги – боялся споткнуться. Боялся преследования. Боялся смерти. Верно говорят: жизни человека есть предел, а его страхам нет конца и края.
Его никто не преследовал, однако Чильгир-Боко всё бежал и бежал, объятый тьмой и трепетом. Ночь стелилась ему под ноги, хлестала упругими ветвями по лицу, рассекала кожу – и кровь струилась по лбу, щекам и подбородку, смешиваясь с потом.
Звёзды постепенно тускнели, и луна близилась к завершению своего пути по небосводу, а он всё бежал, точно перепуганный заяц.
Плутая между стволами деревьев, с треском продираясь сквозь кусты и нагромождения валежника, Чильгир-Боко мчался по лесу, не смея остановиться. От усталости он не чуял под собою ног; у него рябило в глазах и толчки пульса отдавались гулкими ударами в висках и затылке; но Чильгир-Боко продолжал свой отчаянный бег до самого рассвета. А когда последние силы оставили его, он свалился на влажной от растаявшего снега травяной поляне – закрыл глаза и мгновенно уснул как убитый, ибо усталый сон не разбирает постели.
Жизнь беглеца была спасена.
***
Когда Чильгир-Боко проснулся, звёзды давно попрятались в свои небесные норы, а солнце стояло в зените.
Он сел на сырой траве и кратковременно застыл в неподвижности – лишь беззвучно шевелил сухими губами, точно вышёптывая шаманское заклятие от пагубного морока. А затем встряхнул головой и поклялся себе никогда больше не вспоминать ни о Бортэ, холодной и злоязыкой, как ведьма-шулма и лиса-оборотень вместе взятые, ни о Тэмуджине, мстительном и непобедимом, как чёрный мангус37, которого не берут ни меч, ни пламя, и одолеть коего можно лишь прибегнув к волшебству.
Неподалёку журчал ручей. Чильгир-Боко спустился к нему: кряхтя, опустился на колени и долго омывал распухшее лицо студёной водой, черпая её сложенными «лодочкой» ладонями. Словно старался вместе с засохшей кровью смыть с себя весь ужас прошедшей ночи. Затем напился из ручья и, воздев очи горе, возблагодарил Вечное Синее Небо за дарованное ему спасение. Внезапно налетевший порыв ветра зашелестел в кронах деревьев, сбивая с них остатки жёлтой и багряной листвы, и в этом Чильгир усмотрел добрый знак: смертная тень не настигла его, миновала стороной, унеслась по ветру вместе с листвой чужих загубленных жизней, и более ничто ему не угрожало. Но всё же медлить в опасном месте не стоило. И Чильгир-Боко побрёл на север, в страну Баргуджинскую38. (Туда же, спустившись вниз вдоль течения Селенги, бежали Тохтоа-беки и Даир-Усун с небольшим числом соплеменников. Их долго гнали, рубили и забирали в плен. Немногим посчастливилось уцелеть после ночного побоища).
…А Хаатай-Дармале не повезло: его изловили и на аркане приволокли к Тэмуджину. Тот подъехал на коне к предводителю хаат-меркитов и плюнул ему в лицо. А потом распорядился:
