В отличие от Валамира и Видимира, не рискнувших браться за заведомо сложное дело, Эрелиева имела амбиции и верила в свои силы. Эйрих не мог ее за это не уважать.
Сестренка вернулась с пучком стрел в руках.
– Как у тебя все это получается? – спросила она. – Ты попал в сердце тремя стрелами из пяти!
Тут больше повлияла удача, нежели мастерство, но Эйрих должен был держать марку.
– Усердно тренироваться надо, – произнес он гордо.
– Хотела бы я так же метко стрелять… – мечтательно произнесла Эрелиева.
Эйрих не сомневался, что у нее перед глазами сейчас была картина, в которой она тащит из леса рогатого оленя, подстреленного и добитого лично ею.
– Не время предаваться бессмысленным мечтаниям! – пресек он игру ее воображения, передав самодельный колчан. – Берись за лук и стреляй! А потом мы пойдем в лес, попробуем прикончить хотя бы одного кролика.
Сестренка с грустью вздохнула, видимо, греза была особенно сладкой, после чего взяла лук и начала прицельную стрельбу.
Эйрих внимательно следил за тем, как она держит лук, как целится и как берется за следующую стрелу в колчане. Колчан, к слову, он сделал сам. Сам вырезал деревянный каркас, сам обшил его кроличьей кожей и сам соорудил удобные ремни, правда, без возможности регулирования, так как нет металлических застежек, а из кости получается всякая ненадежная ерунда. Возможно, он просто не умеет делать, а возможно, что из кости просто не выйдет ничего толкового. Скорее первое, чем второе. Эйрих умел признавать, что есть области ремесла, которые ему недоступны…
Эрелиева отстрелялась. Эйрих сбегал к щиту и понял, что сестренка дважды попала в сердце (так они называли центр мишени). Тоже в большей степени удача.
– Хороший результат, но я бы, окажись на твоем месте, не расслаблялся, – вернулся он к Эрелиеве. – Моя очередь стрелять.
Результаты тренировок видны даже родителям, которые, судя по всему, втайне гордились Эйрихом и Эрелиевой. Тиудигото стала более благосклонна к ним двоим, иногда выделяя особо жирные куски мяса в похлебку, а Зевта довольно кивал и хмыкал, когда проходил мимо их самодельного стрельбища. В остальном разницы никакой, но все изменится, когда они завалят оленя или, чем Эрлик не шутит, кабана или лося…
«Надеяться на хорошую добычу не стоит, – подумал Эйрих. – Тут на десятки кочевок[12] вокруг все повыбито…»
Вероятно, везде, где живут готы, с добычей очень плохо. Все надеются на что-то… И тут Эйрих вспомнил о Хумуле, погрызенном волками. На прошлой неделе он выходил на охоту, что косвенно свидетельствовало о восстановлении его здоровья. Раньше он лежал дома, его посещали знахарка Эмилона и священник Григорий. Первая делала ему припарки, а второй регулярно отпускал грехи, на случай, если Хумул внезапно преставится, и Эйриха несколько настораживало такое отношение. А как же вера в лучший исход?
«Все-таки люди Христа у нас были несколько другими…» – подумал Эйрих, припоминая поведение представителей племен кереитов и найманов, прослывших христианами.
Они называли себя несторианами, тоже поклонялись Христу, но Чингисхан воевал против них отнюдь не из-за несоответствия верований. На кону была власть в степи, остальное – это бессмысленная пыль.
Тут в дом забежали Валамир и Видимир.
– Пойдем, узнаем, – позвал Эйрих сестру. – Судя по их возбужденным лицам, что-то случилось.
Когда они вошли в дом, братья уже наперебой что-то рассказывали Тиудигото, сидящей перед очагом и зашивающей прореху на своем платье. Она была не удивлена новостями, так возбудившими братьев, а Эйрих наконец-то получил подтверждение тому, о чем уже много месяцев догадывался. Вождь Брета принял посланников от верховного вождя Хисарны. Хисарна сообщил, что совет племени принял решение: зимнему набегу на южные земли быть.
