– Молчи, во имя Господа… – прошептал женский голос. – Молчи, умоляю тебя…
Кнаге при всем желании не смог бы ничего сказать, разве что прохрипеть: у него от ужаса и неожиданности пересохло горло.
– Ты славный парень, ты ведь не откажешь мне в маленькой просьбе? – шептала женщина. – В совсем маленькой просьбе, это ведь тебе ничего не будет стоить, почти ничего… Только молчи… Я закрыла дверцу, но все равно молчи…
Вдруг до Кнаге дошло: она говорит по-немецки. И говорит без труда. Выходит, это либо почтенная фрейлен фон Нейланд, либо Анна-Маргарита фон Боссе, либо красавица Мария-Сусанна. В чулане было так темно, шепот так искажал голос, что Кнаге не сразу нашел способ опознать женщину. А способ меж тем был – и простейший.
Фрейлен фон Нейланд была худощава, фигуру такого качества художник сравнил бы с хорошо оструганной доской. Фрау фон Боссе, напротив, была пухленькой. И Мария-Сусанна – как раз такая, чтобы позировать для танцующей Саломеи. Кнаге извернулся, протянул руку и обхватил незримую даму за талию.
– Что ты делаешь… – прошептала она. И это было совсем загадочно – если ночью женщина ложится рядом с мужчиной, то она скорее должна была бы спросить: отчего ты бездействуешь?
С талией случилась неувязка – дама явилась в тесно зашнурованном корсете, который даже Анне-Маргарите придавал девичью стройность.
– Простите, фрау… – шепотом ответил Кнаге. – Тут так мало места… Чем могу вам служить?
– О, это совсем маленькая услуга, совсем крошечная. Для такого мастера, как ты, это даже не услуга – это шалость…
– Ого… – выдохнул Кнаге.
Теперь ему было смертельно любопытно, кому из дам среди ночи понадобилась шалость. Талии в корсетах у всех были одинаковы, но грудь…
– Ах! – вскрикнула гостья.
Теперь Кнаге знал точно – это Анна-Маргарита.
– Пусть фрау молчит, ради бога, – призвал он, теснее прижимая к себе даму.
– Ах, ах, как ты тороплив…
Но причины медлить у Кнаге не было. У дамы, как выяснилось пять минут спустя, тоже.
Некоторое время спустя объятие разомкнулось.
Кнаге, приходя в себя, усмехался тому, что дама знатного происхождения в аристократизме своем доходит до предела, занимаясь любовью в туго натянутом тяжелом платье поверх зашнурованного корсета.
– А теперь скажи – ты можешь сделать мне маленький подарочек? – спросила Анна-Маргарита.
– Я небогат, то есть чтобы сделать подарок, достойный фрау…
– Нет, тебе не придется ничего покупать. Ты ведь живописец…
Кнаге ужаснулся. После изгнания из усадьбы фон Брейткопфа он зарекся даже думать о дамских портретах.
– Я мастер по пейзажам, по натюрмортам, – соврал он. – Могу красиво изобразить усадьбу или озеро, или корабли в море…
– Нет, корабли не нужны. Ты ведь не откажешь мне в маленькой, совсем маленькой просьбе?
– Как я могу отказать фрау?
– Дядюшка заказал тебе три картины с видами окрестностей?
– Да, они сейчас у него, но он вернет их мне, чтобы я покрыл их лаком.
– Это очень хорошо, – сказала Анна-Маргарита. – Сними, будь любезен, копии с этих трех картин. Пусть это будут как можно более точные копии, ты понимаешь?
– Понимаю… – прошептал ошарашенный Кнаге. – Но беда в том, что у меня кончились холсты и мне придется посылать за ними…
– Тебе нужны плотные холсты обычной ширины?
– Да, фрау. Но их еще нужно грунтовать. То есть мазать смесью клея, белил и воды, чтобы масло не впитывалось в ткань и краски не просачивались на оборотную сторону, от чего лицевая страдает…
