Я кивнула, конечно, только я не понимаю, кто утвердил такой порядок. Почему мы не можем сидеть с домашними детьми. Но говорить Серафиме я этого не стала, она отходчивый человек, пока отошла, нужно с ней помириться. Ради Маши хотя бы.
– Серафима Олеговна, уберите, пожалуйста, из журнала двойки.
– А что мне за это будет? – глупо засмеялась Серафима, как будто ей десять лет.
– Я грибов могу вам принести, белых. У нас много грибов около детского дома, хотите? – сказала я и осеклась. Дождь! Был же дождь, какие теперь грибы! Все перепрели, а новые не растут, поздно уже – октябрь. Только опята, а я не очень отличаю опята от лжеопят, можно поганок случайно набрать.
– Не! – замахала руками Серафима. – Грибочки – не! Я отравилась в прошлом году грибочками, тоже дети приносили, на день учителя, кажется, грузди соленые. Больше грибы не ем.
– Я могу вам программы разные закачать, хотите? – незаметно подошедшая Маша неожиданно включилась в наш торг.
– Да вы что, думаете, девочки, Серафиму можно вот так запросто купить? – удивилась Серафима. – А какие у тебя есть программы?
– Смотря что вам надо, у меня много что есть. Есть хороший фотошоп, лицензионный, есть словари, есть еще одна отличная программа, и на телефон пойдет, и на комп, сейчас… – Маша достала планшет и начала показывать Серафиме, а та, как маленькая, стала заинтересованно смотреть, что там ей еще удивительного покажут.
Программы Маша ей закачала и еще музыку – Серафима очень заинтересовалась Машиной коллекцией современного рока, а двойки убрать забыла, так что вечером я получила от Маши грустное сообщение: «У нас маленькая техногенная катастрофа, из мамы идет дым, не знаю, как затушить… Мама посчитала, сколько двоек я получила за первые два дня в школе, очень расстроилась… И еще бабушке плохо…»
Я видела ее мать и понадеялась, что ни драться, ни лишать Машу, скажем, ужина или отбирать телефон она не будет, слишком интеллигентный человек, переводчик редкого языка.
Как сделать так, чтобы Машина мать меня не боялась? Пока от меня очевидный вред. Ее дочка села со мной и получила три двойки. Просто так.
Мне понравилась Маша, потому что она говорит со мной на одном языке. Например, если нашим скажешь: «Она интеллигентный человек», никто не поймет, что я имею в виду. Или она мне написала «техногенная катастрофа» – и я поняла, что мама взорвалась, как отопительный котел, например. У нас взорвался в прошлом году, затопило первый этаж, столовую, сгорел угол дома, очень долго потом воняло гарью и еще чем-то, похожим на то, как однажды наши мальчики сожгли крысу во дворе.
Так я сразу поняла, что имела в виду Маша. А наши бы не поняли. Мы говорим по-русски, но как будто все на разных языках. У нас, например, никто не читает ничего. Вообще ничего. Ничего и никогда. Ни по программе, ни дополнительно. Как будто не существует книг. А если заставляют (маленьких еще можно попытаться заставить что-то сделать), они не концентрируются, отвлекаются, не могут просто сидеть и читать.
А я не представляю, что бы я делала, если бы не читала. Так мне кажется, что у меня очень много умных знакомых – только успевай со всеми разговаривать. И не важно, что они не слышат меня. Мне главное, что я слышу их. Когда я была младше, старшие смеялись, что я читаю, но Вера особенно надо мной смеяться не разрешала, она сама тоже иногда читала что-то, даже знала стихи наизусть, Есенина. Сажала меня к себе на колени и негромко проговаривала, думая о чем-то своем: «Вы помните, вы все, конечно, помните, как я стоял, приблизившись к стене, взволнованно ходили вы по комнате и что-то резкое в лицо бросали мне…» И я представляла себе какую-то загадочную комнату и Веру в длинном обтягивающем платье, и
