– Елена Александровна, как ваш сын? Ему не лучше?
Прозвучали слова много пережившего человека, а я почувствовала себя полной идиоткой. Тяжело выдохнув, я стала рассказывать им обеим, что с ним произошло. Они внимательно слушали, не прерывая. А мне стало как-то легко и спокойно с этими людьми, именно потому что они меня понимали, пережив уже всё это. Люда незаметно подходила, постоянно поправляла катетер на руке, давала дочери попить водички. Так я у них просидела, пока не кончилась капельница. Медсестра унесла штатив.
Потом девочка спокойно промолвила:
– Вы не переживайте, всё будет хорошо.
Когда она произнесла важные для всех нас слова, я поняла, что самый мудрый здесь человек – эта девочка, которая за последние месяцы перенесла столько, сколько перенёс не каждый взрослый, а тем более сверстники, размеренно ведущие обычную жизнь. Конечно, они не виноваты в этом. А этот ребёнок, оказавшись волею судьбы здесь, виноват? В чём? Бедная девочка, как быстро ты стала взрослой! Ещё в сентябре Вика училась, но как-то на уроке просто упала – и очнулась уже в другой жизни: анализы, диагноз, госпитализация, химиотерапия. За эти три месяца ею было понято и принято то, что некоторые не осознают за всю жизнь. Я обняла её. Только тут я заметила, что на голове у неё была косынка, плотно обтягивающая голову. Люда сама подняла тему потери волос. Как я поняла, она надеялась, что я найду нужные слова.
– Вика, твои волосы у тебя ещё вырастут, это точно. Главное – уничтожить болезнь, борись, ищи силы, помогай маме. Если ты будешь злая, тебя никто не победит. Твоё имя родители выбрали не зря, ты должна справиться, у тебя нет иного выхода. – Я держала её за руку, а она слегка сжимала мою, подтверждая, что согласна со мной.
– Елена Александровна, вы скажете, когда Жене станет лучше? – спросила она. – Я буду ждать вас с хорошими новостями, – так закончила она, эта взрослая маленькая девочка.
Люда вышла меня провожать и сказала, что у дочки плохое настроение, потому что химиотерапия – очень тяжёлая процедура, а главное, на этой неделе у них в отделении умерли двое детей. И хотя тела уносят ночью, утро начинается с того, что дети все друг друга проверяют. Мне стало ужасно страшно, какие недетские новости разлетаются здесь по утрам.
Весь вечер я пыталась переварить то, что увидела. Никакой фильм ужасов не сравнится с теми испытаниями, какие выдерживают в реальности эти мальчики и девочки. Та пропасть, которая разделяла их, находящихся здесь, и тех, кто жил дома будничной нормальной жизнью, становилась всё шире и шире. А вопросы – почему так и за что? – не покидали не только меня. И чтобы освободиться от них, я читала молитвы.
День 30 декабря 1999 года принёс нам немало испытаний.
Как обычно, утром в семь часов я примчалась к реанимации, переговорила с медсестрой: состояние Жени прежнее, главное – не хуже – и вернулась в отделение.
Сегодня мы почти не спали: Роме было очень плохо, рвало всю ночь. Бедный ребёнок, он стал похож на хрупкое изваяние, не мог ни плакать, ни говорить, был крайне измотан. Вызывали дежурного врача, всю ночь ставили капельницы. Машу, обессиленную, подменила под утро, чтобы хоть чуть-чуть подремала. К обходу нужно было измерить температуру Роме, и я вышла к посту взять градусник. На столе лежал раскрытый журнал, где медсестра отмечала температуру, как раз сейчас она и раздавала остальным детям термометры. Случайно мой взгляд уловил родное имя в табличке – Волков Женя… и – напротив –
