– Ой, конечно, идём, – всплеснула руками Ирина Константиновна, только сейчас обратив внимание, что дочь так и сидела, не переодевшись после работы, в узких брюках, цвета топлёного молока, длиной, оставляющей открытой щиколотку, и алой приталенной блузке навыпуск.
Запекая в микроволновке рыбу, нарезая салат и сервируя стол, Агата продолжала размышлять о своих нелепо завершившихся отношениях с Локотковым. Мать, словно почувствовав, что дочери необходимо хотя бы недолго побыть в одиночестве, вымыв руки, удалилась в свою комнату. Не спеша переодевшись, Ирина Константиновна сделала пару звонков, чтобы поделиться с приятельницами впечатлением о концерте.
Уехав, родители Славы оставили его на попечение соседки. Добрейшая женщина любила мальчика, как своего. Детей у неё не было. Мать с отцом ограничивались тем, что регулярно присылали деньги и один раз в неделю звонили сыну. Тётя Лида готовила парню еду и стирала одежду. Покупки Слава делал сам, в том числе и для соседки. Уборка квартиры являлась привычным делом, поскольку, начиная с десяти лет, он занимался этим поочерёдно со старшим братом.
Времяпровождением сына, свободным от занятий, родители не интересовались. Как правило, Слава проводил его с Агатой. Их привыкли считать парой чуть ли не с шестого класса. Однако со стороны они напоминали скорее отличников, которыми, кстати, и являлись, целенаправленно стремившихся получить после школы экономическое образование, чем безоглядно влюблённых молодых людей. Поэтому родители Славы и мама Агаты совершенно не переживали по поводу возможной интимной связи между ними. Единственным, кто волновался, оставалась Людмила Константиновна. В отличие от своей сестры и матери, она смотрела на жизнь с практической стороны, пытаясь по мере сил привить свои взгляды племяннице. Научив Агату готовить, тётушка посоветовала ей время от времени радовать влюблённого в неё парня, оставшегося в одиночестве, вкусными блюдами, вдобавок к приготовленным его соседкой. При этом она беспрерывно повторяла племяннице, чтобы та не вздумала вступать с мальчиком в интимные отношения, будучи неистощимой в приведении аргументов против ранней связи.
«Беременность, – говорила тётя Люся, – перечеркнёт твою мечту получить высшее образование. Об аборте, разумеется, не может быть и речи. И в то же время, некому будет побыть с ребёнком, если ты всё же поступишь в институт. Нам с Ирочкой до пенсии ещё далеко, а бабуля, ты сама знаешь, не настолько крепка здоровьем, чтобы выхаживать малыша. И самое главное, – многозначительно взглядывала на племянницу женщина, – случись подобное, Славик перестанет тебя уважать. Скажет, теперь она и так от меня никуда не денется. Или будет считать тебя легкомысленной особой, способной лечь в постель и с другим, понимаешь? Прошу тебя, девочка моя дорогая, не допускай легкомыслия».
В дополнение к своим разговорам с племянницей, Людмила Константиновна пыталась предостеречь сестру, чтобы та была начеку, со вниманием приглядываясь к дочери. Мать Агаты зачастую отмахивалась, уверяя, что та постоянно ночует дома, появляясь не позже девяти. Сестра, с изумлением и жалостью вглядываясь в лицо Ирины, уточняла попутно, неужели сестра думает, будто для этого нужно обязательно переночевать с парнем. Женщина недовольно отвечала, что дочери доверяет и не собирается третировать её, каждый раз выясняя, чем они с парнем занимались. После чего Людмила отступалась, разочаровавшись пробиться к благоразумию сестры.
