– И ещё хотела сказать, – поднялась следом Ирина Константиновна, – что была не права, когда завела с тобой разговор о панцире, – заглянула она в лицо дочери, стоя прямо перед ней и мягко удерживая руками за плечи. – Только слабым людям присуще кутать своё сердце в панцирь. Ты, Агата, совершенно точно к таким не относишься. Ваша любовь придаёт силы вам обоим. И это не просто громкие слова, доченька. Это слова человека, благодаря вам со Славой, поверившего в чудо.
***
Они разошлись по спальням за полночь. Ирина Константиновна, эмоционально вымотанная в течение оказавшегося для неё непростым вечера, уснула почти сразу. Агата, как происходило со дня исчезновения Славы, даже не пыталась преодолеть бессонницу.
«Я чувствую, ты где-то рядом, – беззвучно шептали губы молодой женщины, – совсем близко… Это невозможно объяснить, но… ты рядом. Прошу, родной мой, подай какой-нибудь знак… Пожалуйста, хотя бы приснись мне!»
Не чувствуя отклика, Агата умолкла, прислушиваясь к шороху разбушевавшейся снаружи вьюги. Ночные шторы оставались не задёрнутыми, как нравилось им с мужем. Они любили, чтобы в окно попадал свет: уличных фонарей, умеренно-яркий при нормальной погоде, либо, как сейчас, просвечивающий сквозь метельную завесу; или неоновый лунный. Неважно, каков был его источник: сытая довольная луна; игривый щеголь-месяц; а может нарочито равнодушный фонарь, делающий вид, будто освещает улицу, совершенно не интересуясь происходящим по другую сторону окна.
Вячеславу необычайно нравилось ласкать тело любимой, преображавшееся в таинственной подсветке, проникающей сквозь стекло и прозрачную кисею. Думая об этом, Агата не ощущала боли. Воспоминания вновь и вновь возвращали молодой женщине надежду. Она черпала в них силу. И хотя сон по-прежнему не приходил, всё же напряжение временно отступало.
Спустя довольно длительное время, Агата поднялась. Приблизившись к окну, сжала в горстях тюлевую занавеску, приподнимая ткань над головой, как делала в детстве. Скользнувшая по волосам кисея невесомым плащом окутала спину. Подростком Агате нравилось разглядывать ночное небо, мечтать о неведомых мирах, с замиранием сердца ловить взглядом прощальный отблеск падающих звёзд. Сейчас глаза молодой женщины не были подняты к небу. Пристально вглядываясь сквозь снежную пелену, она усиленно пыталась что-нибудь разглядеть. Дорогу во тьме, неумолимо засыпаемую снегом; потерянно бредущего по ней человека; или может долгожданный взгляд любимого.
Метель незаметно утихла. Снежный покров, лилового оттенка, засверкал редкими искорками в свете полной луны. Внезапно ночное светило скрылось за вибрирующей булавой вертолёта, незаметно подкравшегося из глубины звёздного неба. Неведомо откуда взявшиеся на снегу собачьи следы безвозвратно исчезали, заметаемые снеговыми спиралями, что неистово вихрились под действием гнетущего вращения винтов нависшего над самой землёй летающего аппарата.
Агата встрепенулась, напуганная смешением реальности с возникшими у неё галлюцинациями. За окном по-прежнему буйствовала вьюга. Луны не наблюдалось, снег не сверкал, а отголоски вертолётного гула оказались ничем иным, как пульсацией беспокойного движения крови внутри головы.
Вернувшись в постель, Агата, по обыкновению, провела без сна остававшиеся до утра несколько часов. Забытьё молодой женщины продлилось не более получаса перед рассветом. После чего она без сожаления покинула спальное ложе, готовясь к новому дню. Не осознавая этого, Агата постепенно превращалась в человека, которому требуется минимум сна и еды. Автоматически принимала водные процедуры, наносила макияж, одевалась.
