Это было, если хотите, устрашающе.
Как будто хищник вздумал прикидываться травоядным, но зубы у него уже нетерпеливо пощелкивали.
— Гольфы забыла, — перестав терзать интерком, небрежно заметил он.
Тут пришла моя очередь удивляться:
— А?
— Милое платьице, цветы, кудряшки, конфетки. Еще бы гольфы — и образ Лолиты-переростка был бы более полным.
Лолита-переросток!
Стало так обидно, что на несколько минут я почти забыла о своем возрасте — полновесный тридцатник на носу.
Все дело в том, что я слишком чернявая. Блондинки выглядят легковеснее, им больше сходит с рук.
Будь мои кудряшки золотистыми, а глаза голубыми — ему бы и в голову не пришло рассуждать о всяких дурацких гольфах. Он бы просто любовался персиками моих губ и озерами моих глаз.
Что и говорить — вечно приходится делать лимонад из лимонов, и хоть бы раз получилось малиновое варенье, например.
— Теперь ты будешь надо мной глумиться, потому что я нахожусь в постыдном и унизительном положении попрошайки? — уныло уточнила я, разглядывая бесполезные кружева моего подола.
Он хмыкнул и уселся на стол, небрежно бросив цветы на документы.
— Удивительно, но ты первая из Лехиных жен, кто заговорил о стыде. Прежние все больше напирали на то, сколько я ему должен.
— А ты должен? Я бы тоже напирала — но не знаю, о чем именно мы сейчас говорим.
В кабинет вошел грузный мужик в синем рабочем комбинезоне и грохнул на стол огромные кружки с кофе.
Некоторое время мы все завороженно смотрели на то, как раскачивается кипяток, гадая, выплеснется он наружу или обойдется.
Обошлось.
Мужик вздохнул, с явным сожалением, и так же молча вышел.
— Кто это? — спросила я ошарашенно. — Он же не копает у тебя могилы, в перерывах исполняя обязанности секретарши?
Антон перегнулся через стол, открыл верхний ящик, достал оттуда наполовину съеденную шоколадку и протянул мне.
— Конфет нет, прости, — сказал он с улыбкой, — а Мишка… ну он просто сотрудник, не думай слишком много.
Я вздохнула.
Вот зачем этот человек улыбается, когда прекрасно видно, что ему вовсе не хочется этого делать?
— Не думать я могу, — согласилась я, — это гораздо приятнее, чем думать.
— Какое счастливое умение, — заметил Антон иронично.
Шоколад был горьким и пористым, безо всяких приятных добавок вроде орехов или пусть даже изюма.
Люди, которые покупают такой шоколад, вряд ли умеют по-настоящему радоваться жизни, я давно это заметила. Зато твердо стоят на ногах и точно знают, чего хотят.
И нет, я не гадаю по шоколадкам, хотя могла бы.
— Значит, Леха перестал рассказывать всем девицам подряд, что был мне вместо родителй, что целую юность потратил на такого сложного подростка, как я? — задумчиво спросил Антон. — Не доедал, не досыпал, а поставил младшего брата на ноги?
— Серьезно? — это было неожиданно. Алеша не казался человеком, который способен не доедать и не досыпать.
— Это он последние пятнадцать лет такой… сибаритствующий, — проницательно объяснил Антон, не спуская с меня глаз. — А до того был вполне себе и матерью мне, и отцом… Так сколько там хочет Лиза?
Я сомнамбулически протянула ему записку с аргументами.
Шоколад был горьким, а кофе — сладким. Неправильное сочетание наоборот.
Антон тоже был неправильным наоборот — пока все люди пытались казаться лучше, чем они были, он пытался казаться — хуже.
Зачем?
— Все понятно, — деловито проговорил Антон и сунул записку в карман. — Теперь поговорим о тебе, Мирослава. Какой у тебя доход? Ты планируешь детей? Сколько?
