«25 мая 1968 года мы с командиром дивизии контрадмиралом Михаилом Григорьевичем Проскуновым около шести вечера прибыли на плавпричал – встречать пришедшую с моря подводную лодку К-27. Это была плановая встреча, никаких тревожных сигналов с моря не поступало. После швартовки на пирс вышел командир капитан 1-го ранга Павел Федорович Леонов и доложил:
– Товарищ комдив, лодка прибыла с моря, замечаний нет! Мы с ним поздоровались, а следом за командиром на причал сошли заместитель командира по политчасти капитан 2-го ранга Владимир Васильевич Анисов и начальник медслужбы майор медицинской службы Борис Иванович Ефремов. Оба, словно в нерешительности, остановились в нескольких шагах от нас. Я подошел к ним, и после приветствий доктор доложил: обстановка на подводной лодке ненормальная… Специалисты и командир реакторного отсека едва ходят, больше лежат, травят. Короче, налицо все признаки острой лучевой болезни. Я подвел их к командиру дивизии и командиру Леонову и попросил доктора повторить то, о чем он только что рассказал мне. Командир корабля Леонов посмотрел в его сторону и произнес:
– Уже доложились!..
Доклад врача Леонов прерывал комментариями, дескать, личный состав долго не был в море. В море – зыбь, поэтому травят… И не стоит поднимать паники, если моряки укачались.
В это время к нам подошел специалист из береговой службы радиационной безопасности с прибором в руках и заявил:
– Товарищ адмирал, здесь находиться нельзя, опасно!!!
– А что показывает твой прибор? – спросил я. И услышал в ответ:
– У меня прибор зашкаливает.
Оценив обстановку, комдив объявил боевую тревогу.
Подводные лодки, стоявшие на соседних причалах, были выведены в точки рассредоточения. Мы с комдивом убыли в штаб дивизии. Командующему Северным флотом доложили о ЧП по «закрытому» телефону и шифровкой. Я доложил в Политуправление флота.
Было принято решение убрать весь личный состав с подводной лодки, кроме необходимых специалистов, которые должны обеспечивать расхолаживание энергоустановки. Я вновь поехал на причал. По пути приказал сажать в автобус в первую очередь спецтрюмных, вышедших с подводной лодки, видел, как вели под руки лейтенанта Офмана. Его держали двое, и он с трудом двигал ногами… Остальные спецтрюмные также выглядели не краше. Автобус сделал несколько рейсов до казармы, пятнадцать человек, наиболее тяжелых, сразу же поместили в дивизионную санчасть. Посильную помощь оказывали корабельные врачи, в гарнизонном госпитале спецотделений тогда еще не было.
Около 23 часов нам стали звонить из Москвы, Обнинска, Северодвинска и других городов, связанных со строительством и созданием этой подводной лодки. Все просили информации о случившемся и давали рекомендации по своей части. Вспомнив о подобной ситуации с К-19, мы с комдивом пошли в госпиталь: надо было поить облученных апельсиновым соком и спиртом. На флоте бытовало мнение, что алкоголь повышает сопротивляемость организма к радиации. На следующий день к нам, в забытый Богом край, прилетел вертолет с военным и гражданским медперсоналом. С ними же прибыла главный радиолог Министерства здравоохранения СССР А. Гуськова. Посетив больных, которые еще не пришли в себя, она пожурила нас за самодеятельность со спиртом. Гуськова безотлучно находилась при больных до самого момента их отправки в Первый военно-морской госпиталь Ленин града.
