Тебя я, можетъ быть, пойму.
Но ты мою послушай рѣчь,
Какъ Богъ сумѣлъ меня сберечь.
Волшебникъ Ѳевда – дикій страхъ
На добрыхъ, праведныхъ сердцахъ.
Ты слышалъ, можетъ, обо мнѣ,
Душа, кипящая въ огнѣ.
Тебѣ ль дѣла мои не знать!
Я могъ болѣзни насылать,
Раздоры, зависть и чуму,
И неподвластное уму.
Слуга астрала и тѣней,
Я былъ угрозой для людей.
Довольно было одного
Лишь имени имъ моего,
Чтобъ ужасъ охватилъ сердца.
Достоинъ адскаго вѣнца
Я былъ поистинѣ тогда.
Кровавыхъ демоновъ орда
Служила мнѣ. Иль я служилъ
Тѣмъ силамъ, коими я жилъ?
Узналъ я: добрый царь-отецъ
Для сына выстроилъ дворецъ
И оградилъ со всѣхъ сторонъ.
Затѣмъ, чтобъ не увидѣлъ онъ
Людскую боль и старость тѣлъ,
И чтобъ творилъ онъ, что хотѣлъ,
Не зная ужаса и тѣхъ,
Кто побѣдилъ соблазнъ и грѣхъ.
Но тщетно: царь не услѣдилъ,
Какъ близко-близко врагъ бродилъ,
Что проповѣдывалъ Христа.
И та святая простота
Увѣровала. Ужасъ, страхъ
Я въ царскихъ увидалъ глазахъ,
Когда явился во дворецъ,
Какъ приказалъ мнѣ царь-отецъ.
Промолвилъ я: «Не бойся, царь.
Я думаю, что ты, какъ встарь
Священныхъ чествуешь боговъ.
Ты побѣдишь своихъ враговъ,
Всѣхъ недобитыхъ христіанъ,
Но честь священнѣйшимъ богамъ
Воздай душою ты своей,
И много крови ты пролей
На алтари боговъ, и ты
Исполнишь всѣ свои мечты».
И царь устроилъ знатный пиръ,
И прибылъ, кажется, весь міръ
На это пиршество – воздать
Хвалу богамъ своимъ и дать
Имъ жертву щедрою рукой.
Но не нашёлъ себѣ покой
Лишь царскій сынъ. Отъ суеты
Бѣжалъ онъ для своей мечты.
Онъ былъ одинъ. Въ глухой тоскѣ
Перстомъ своимъ онъ на пескѣ
Писалъ анаѳему богамъ.
Онъ ненавидѣлъ шумъ и гамъ,
Веселье и козлиный смѣхъ,
Что, вѣрно, былъ удѣломъ всѣхъ
На демоническомъ пиру.
И въ той горячкѣ, въ томъ пылу
Я, опьянѣвъ, упалъ безъ силъ.
Холодный потъ меня пробилъ:
Увидѣлъ я Его глаза
И небо… Чистая слеза
Тогда съ моихъ упала глазъ.
И я очнулся. Въ тотъ же часъ
Мы снова принесли дары
Богамъ любимымъ, чтобъ пиры
Не прекращались никогда.
Не вышибетъ уже тогда
И малую слезинку ту
Святой ликъ Неба. Пустоту
Мы воспоёмъ въ душѣ своей.
И пиръ продлился много дней.
Богамъ угодна наша честь,
И упоительная лесть
Какъ пѣсня услаждала слухъ
Тому, кто къ истинѣ былъ глухъ.
Сказалъ царю я: «Господинъ!
Правитель нѣкогда одинъ
Имѣлъ наслѣдника, и онъ
Бродить во тьмѣ былъ обречёнъ
Навѣрно, лѣтъ до десяти.
Малѣйшій свѣтъ не могъ пройти
Сквозь тьму, коснувшись слабыхъ глазъ.
Врачи сказали безъ прикрасъ,
Что если онъ увидитъ свѣтъ
До крѣпкихъ отроческихъ лѣтъ,
То онъ ослѣпнетъ навсегда.
Царь позаботился тогда,
Чтобъ свѣтъ не видѣлъ сынъ. Ну вотъ,
Прошли тѣ годы, и черёдъ
Насталъ открыть предъ сыномъ міръ.
И царь, богамъ устроивъ пиръ,
Послалъ царевича съ слугой,
Чтобъ міръ увидѣлъ онъ земной.
И царскій сынъ увидѣлъ жёнъ,
И былъ пріятно поражёнъ.
«Кто это?» – онъ спросилъ тогда.
«А, это демоны! Всегда
Они людей палятъ огнёмъ.
Прохладной ночью, жаркимъ днёмъ
Отъ нихъ нигдѣ покоя нѣтъ.
Предъ ними солнца меркнетъ свѣтъ,
И поражаютъ даже тьму,
И неподвластное уму
Съ людьми творится, стоитъ имъ
Поддаться чарамъ колдовскимъ», —
Слуга отвѣтилъ такъ шутя,
Чтобъ позабавилось дитя.
Когда же вечеромъ юнецъ
Домой вернулся во дворецъ,
Отецъ сказалъ ему: «Сынокъ!
Навѣрно, многое ты смогъ
Подъ солнцемъ радостнымъ узрѣть.
Пускай оно ласкаетъ впредь,
Окрѣпшій отроческій взоръ.
Цвѣтовъ ли полевыхъ узоръ,
Иль неба синь и глубина,
Иль птицъ парящихъ вышина —
Чего бы не касался взглядъ,
Ты это былъ увидѣть радъ».
Но сынъ отвѣтилъ: «Жаркимъ днёмъ
