– Если хочешь произнести речь, говори. А то слово не воробей: если не вылетит, то задохнется.
Пораженный странной интерпретацией известной поговорки, я неосторожно подошел еще ближе к микрофону, и толпа мгновенно замерла. Сотни глаз обратились ко мне, и мне ничего не оставалось, как спросить у всех сразу:
– Кто управляет вами? Какая политическая система в вашем Израиле? Если у вас демократия, то кого вы выбираете в лидеры?
Они стояли и смотрели на меня. Потом начали переговариваться друг с другом, а я лишь улавливал обрывки фраз:
– Демократия… а что это… да, у нас демократия… нас демократично выбирают… а как это – разве мы сами можем кого-то выбрать?.. кого?.. как?..
– Послушай-ка, – сказал мне старик с голосом Цейтлина. – Если у тебя нет дополнений к предвыборной программе, сойди с трибуны. На носу выборы, а ты отнимаешь время.
По-моему, время у них и без того уходило совершенно непроизводительно, но с трибуны я все-таки сошел.
– А как у вас в программе насчет Голан? – спросил я неизвестно кого.
– Голаны нужно отдать, – сказал все тот же старичок, – но постепенно. Каждый день по десять квадратных метров. И не сирийцам, а американцам. И не отдавать, а продавать. По тысяче шекелей за квадратный метр. Это наше кредо, и мы очень надеемся, что Избиратели поймут нашу позицию. И ты, когда будешь говорить с ними, постарайся донести эту мысль ясно и непредвзято.
Я пообещал донести и эту мысль, как и все прочие, но ничего не мог сказать относительно ясности, поскольку все в моей голове перемешалось. Отошел в сторонку и пожелал оказаться в каком-нибудь нормальном Израиле, должны же быть и такие, где народ хотел бы того же, что и я.
А чего, черт возьми, хотел я сам? К камому Израилю я присоединился бы с легкой душой? К тому, который настолько силен, что может отдать Голаны, зная, что и без них обеспечит свою безопасность? Или к тому, который настолько силен, что ни за что Голаны не отдаст – попробуй отними? Или к тому, который отдает Голаны по частям, растягивая удовольствие от переговорного процесса? Или к тому, где нет религиозных, мешающих есть свинину и ездить в субботу на пляж? Или к тому, где религиозные управляют страной, поскольку лучше других знают, каким желал видеть Он свой народ?
Я хотел быть в том Израиле, где родился и к которому привык. Насколько я понимал ситуацию, в виртуальной реальности этого компьютера мой привычный Израиль отсутствовал напрочь. Вместо этого программа, зараженная неизвестным вирусом, создала сотни Израилей – столько, сколько партий, движений, мнений и проблем существовало в реальном мире. Каждый Израиль зажил независимой жизнью, придумав себе даже историю. И каждый из Израилей должен был убедить Визеля, Бродецки и прочих лидеров-избирателей, что именно его история самая достойная. Бедные избиратели. Больше всего мне захотелось вернуться в зал во Дворце Наций, где сидели двадцать мужчин и одна женщина, не решившие, за какой народ им голосовать.
Компьютер исполнил мое желание мгновенно.
***
– Так что, Павел? – спросил Визель. – За какой Израиль отдать нам свои голоса? Каким Израилем нам управлять?
– Сначала скажи ты, – потребовал я. – Что станет с теми Израилями, которые не будут избраны? Они что – останутся без правительства?
– Разумеется, – удивился Визель. – Если народ не знает, чего хочет, не имеет смысла им управлять.
– Да? – с сомнением сказал я. – В моем мире, я имею в виду – вне этого компьютера, народ таки не знает, чего он хочет, потому что сколько людей, столько и мнений. И, тем не менее, этим народом постоянно кто-то управляет…
