– Двадцать четыре часа в камере с уголовниками и террористами! – воскликнул адвокат. – Вы представляете моральный ущерб? Я заявляю протест.
– Прокурору, – сказал Роман, – и в письменном виде.
Он повернулся ко мне.
– Ты с нами, – спросил он, – или тебя подбросить домой? Нам по пути. Учти, самое интересное закончилось. Теперь начнется рутина, вряд ли тебя это вдохновит.
– Подбрось, – согласился я.
Как-то совсем иначе представлялась мне операция по задержанию убийцы. Никакого удовлетворения. И адвокат мне не понравился – не люблю шумных людей…
***
Рины не было дома, объяснение с женой откладывалось, и я сел к компьютеру. Вызвал на экран составленную вчера таблицу и впечатал в столбец «улики»:
– пистолет Шпринцака. Предварительно: отпечатков пальцев нет. Система и калибр соответствуют. Эксперт утверждает, что из пистолета недавно стреляли.
– обувь Шпринцака. Размер и фирма соответствуют следам, обнаруженным около виллы.
– машина Шпринцака. Стояла перед виллой в вечер убийства.
– сам Шпринцак. Алиби не имеет. Утверждает, что на вилле не был. Мотив для убийства – наследство Гольдфарба.
Вообще говоря, все улики были косвенными. Но, поскольку прочие версии выглядели еще хуже, было более чем достаточно оснований подозревать именно Гая. Серые клеточки подсказывали, что так оно и произойдет. И те же клеточки не желали, чтобы произошло именно так.
Не то, чтобы мне понравился Гай и я интуитивно не хотел видеть его на скамье подсудимых. Не понравился он мне – терпеть не могу людей, воображающих, что деньги существуют, чтобы их иметь, независимо от способа обогащения. Ради денег человек типа Шпринцака может пойти на обман, подкуп, подделку документов, даже на грабеж – при условии, что жертвой будет немощная бабуля, которая не окажет сопротивления. Я мог представить себе Шпринцака, в состоянии аффекта убивающего топором старуху-процентщицу и после этого не терзающегося комплексом Раскольникова. Но не мог я себе представить, что этот тип является к собственному дяде, нащупывая в кармане пистолет, подходит к жертве почти вплотную и хладнокровно стреляет. «Не верю», – как говорил по аналогичному поводу Станиславский.
